Дорога на Стамбул. Первая часть. Борис Александрович Алмазов

ответил простодушный Васятка. – Можно я на мельницу?

      – Нет! – отрезал Демьян Васильевич, опускаясь во двор и степенно шествуя к воротам.

      Какое-то нехорошее, тревожное предчувствие шевельнулось у него в душе, когда проходил он мимо Осипа, тащившего к возу воловье ярмо. Словно и он, как говорила хозяйка, подводил этого славного парня под грех.

      Отгоняя эти предчувствия, хозяин хлопнул Осипа по каменной спине, как хлопают любимого коня, и поймал в ответ ласковую, развеселую улыбку.

      – Истинно Иванушка-дурачок! – вздохнул хозяин, садясь на дрожки и натягивая вожжи.

      – Пррими… – крикнул он зазевавшемуся конюху и бурей вылетел в распахнутые ворота.

      2. Аграфена вышла на крыльцо, когда работники загрузили воз. Она стояла и молча смотрела, как мужики, надсаживаясь, закидывают тяжеленные тугие туши мешков, как перетягивают воз веревками. В прежнее время она непременно сунулась бы помогать, но теперь стояла недвижимо: закинув одну руку на высокий точеный столбик резного гульбища, а другой избоченясь. Что-то вызывающее, нехорошее было в изгибе ее тонкой фигуры, в туго обтягивающей грудь кофточке и черной атласной юбке.

      – Вона, – сказал рябой Вавила. – Вырядилась… Ох и наломаесси ты ноне, Осип. С нее будет тебе помощи как с козла молока…

      – Не переломлюсь, – ответил Осип. – Ну поедем, что ли, – позвал он женщину.

      Аграфена, прищурив лихорадочно поблескивающие глаза, выждала, пока он подойдет ближе, и, чуть приподняв юбку рукою с зажатым кружевным платочком, картинно, будто барышня, сошла с высоких ступенек. Осип невольно протянул ей руку, и она, ничуть не смутившись, оперлась на нее. Рука Аграфены была ледяной.

      – Ну! – сказала она, сверкнув цыганскими серьгами. – Подавай экипаж, господин приказный!

      – Есть! – Осип приложил ладонь к фуражке и поддержал ее игру, хоть не нравились ему этот игривый, вызывающий тон и развязная походка.

      Он подсадил женщину на облучок и, едва коснувшись ступицы, взлетел на воз.

      – Ну, цоб цобе…

      Волы потянули, тяжелая колымага качнулась.

      – Похоже, всего седни не смолоть, – сказал Осип, чтобы что-то сказать. – Вона сколь навалили. И куды столько муки?

      – Ну дак и заночуем, – бесовски улыбнувшись, ответила Аграфена. – Аль боисси со мной ночевать, Осип Ляксеев? Раскинем в степу шелков шатер. Ай? Боисси…

      – Я только Бога боюсь, – резко ответил Осип.

      Аграфена осеклась.

      Обычно стоило Осипу выехать в степь, как у него сразу делалось хорошее настроение. Он без песни-то и ехать не мог – так широко распахивалась душа навстречу степному простору. Но сейчас казаку было не до песен.

      «Чего она передо мной-то выламывается! – с горечью подумал он об Аграфене. – Добро бы я ферт какой был, а то ведь всем сердцем понимаю ее и сочувствую, а она вон каки вавилоны выводит да куражится…»

      – Другой вы стали, Осип Ляксеич, – прежним тихим голосом сказала Аграфена. – Повзрослели, вспротив прежнего…

      «Как не повзрослеть! – усмехнулся