Курсанты. Валерий Гудошников

давал делить 21:2. Да, читатель, не смейтесь. И когда у Казара после деления столбиком в ответе получилось 110, Карпушов не выдержал. Схватился сначала за голову и долго ей раскачивал, а затем схватился за ручку и в журнале, где стояли точки, сразу вывел четыре жирных двойки и написал рапорт на отчисление, спросив при этом, но вовсе не ожидая какого-то ответа:

      – Ты за сколько баранов аттестат школьный купил?

      – Это, за шесть, – честно признался Казар, – и нэмного дэньги давал.

      – Немного деньги давал, это сколько?

      – Ну, это, адын тысяч.

      – Тысяча и шесть баранов! – захохотал Карпушов, обнажив жёлтые прокуренные зубы. – И как же ты летать думаешь с такими знаниями?

      – Я уже на планер летал.

      – Ну, у себя в Армении ты хоть на метле летай. А здесь училище. Ты ведь людей возить будешь.

      –Товарищ преподаватель, мы ему поможем, – заканючила аудитория.

      – И дроби все заставим выучить.

      – Да, и таблицу умножения тоже.

      – Он знаете, как на пианино играет? Сам Бах позавидует!

      – О чём вы говорите? Ему в школу в третий класс надо. Да и самолёт не пианино. Нет, не просите.

      Казар был парень честный, не жадный и безобидный в отличие от некоторых своих земляков. За другого бы не просили. И когда за него встал и попросил старшина группы Тарасов, Карпушов не выдержал:

      – Хрен с вами! – махнул рукой. – Дам шанс. – Он порвал рапорт, а после двоек, выставленных задним числом, поставил тощую тройку. Подумал и поставил в следующей клетке ещё одну. – Если сдвигов не будет – извините!

      И за Казара взялась вся группа. Он был моим соседом по кровати и больше всего спрашивал меня. За каких-то пять дней мы раздраконили с ним все дроби. Хотя бы он стал иметь представление, что это такое и как их решать. Таблицу умножения, хохоча и повизгивая, с ним учил Лёха Шеф.

      – Не бойся, Гриша, – уверял его Николай Иванович Цысоев, – если все дроби решишь – уже считай, что сдал. Трояк обеспечен.

      – А если нэт?

      – Ну, тогда… – разводил тот руками. Мы, дескать, сделали, что могли.

      И Акопян решил подстраховаться. Уже через три дня в училище появились два его старших брата. Один – директор таксопарка, второй – директор музыкального училища в Ереване. Осталось тайной, (что, как, за сколько) они уговаривали нашего командира роты и Карпушова, но после их отъезда Казара оставили в покое. А Карпушов, вздыхая и матерясь негромко, ставил ему тощие тройки за решение дробей.

      Чем ближе были экзамены, тем больше и чаще листали мы конспекты. А в военном цикле уже сдали два экзамена: по общевойсковой тактике и военной топографии. Но больше всего боялись аэродинамики и самолётовождения.

      Три раза в неделю – вот беда – были политзанятия. Ни зачётов, ни экзаменов по ним не предполагалось, и мы украдкой читали другие конспекты. Тем более, что занятия проводили всегда разные люди: замполиты, преподаватели и, иногда, даже старшины. А в последние