Кони знают дорогу домой. Вера Салагаева

украсили одноэтажную длину анфилад, призванных служить и дарить удовольствие знатным гражданам Аркадима и плебам, обжившим небольшой район дрома, тоже озеленённый, но менее роскошный, вблизи многочисленных арочных входов, ведущих под благодатные земли Аркадима – бесчисленные подземные лабиринты. Отраслевое подворье, спрятанное глубоко под землёй, где трудились неутомимые лурды, управляемые с пирамиды Эфира и наблюдаемые с башни Созерцания, покровительствовали размеренной, бесхлопотной жизни высокопоставленных персон и служителей ремёсел. Холмы и леса Аркадима не знали троп животных. По их траве, серебрящейся под лучами бледного солнца, бродили лишь изящные и благородные единороги. В ветвях деревьев пели соловьи, и красочные рыбы плавали в рукотворных водоёмах, ныряя в тени распахнутых радужных хвостов павлинов, грациозно гуляющих по берегам. Знать дрома охотилась на чужих холмах и равнинах, покрывая мехами каменные полы, любовные ложа, властолюбивые кресла и гордые титулованные плечи.

      Прочность, польза, красота и величие – четыре составляющих начала, вписанных золотом в архитектуру дрома, являлись гордостью избалованного роскошью народа и соблазнительной приманкой для враждебно настроенных обитаемых планет. Плебы, взявшие на свои не титулованные плечи, единственную заботу своей безбедной жизни – рациональное умножение лурдов и их техническое обслуживание, сыпали восторженные восхваления дожу и его трибунам, навлекая чёрную тень, нависшую с башни Созерцания.

      Да не возвысится дож, выше, уже Возвышенных антов.

      Герт Равивэл шёл к площади Раздумий – единственному месту, где Тишина и Уединение, слившись воедино, текли вне времени, где прошлое жило вместе с будущим, и там было то, чего не было в Аркадиме.

      Одно видение и он… замер, удерживая сердечные импульсы внутри себя, не давая им вырваться ни волнением, ни смущением, ни восторгом. Он видел её профиль – гордый, утончённый, освещённый лучами бледно-розового солнца, а затем, глаза – грустные и глубокие, как далёкая туманность в ночном небе. Он подходил тихо, боясь вспугнуть реальное воплощение самой Геры, и тщетно гасил гулкое биение сердца, опасаясь рассеять её затаённую печаль. Светлая печаль делала её, ещё удивительнее и прекрасней, похожей на Осень, тихо плывущую в кусочке чужого мира, вырванного из Вселенной и никогда не приходящую на улицы Аркадима. Она медленно повела головой, и удивлённый вдох… замер на её полуоткрытых губах. Склонив голову, Равивэл выказал своё восхищение:

      – Да уподобиться Луна, красоте твоей, несравненная Вивьера.

      Не отвечая, она выдохнула и тихо поднялась с грубых камней скамьи.

      – Невозможно объяснить, что я чувствую сейчас, – снова заговорил Равивэл, глотая волнение. – Я растерян, как юнец. Первое, что приходит на ум: я должен представиться. Ты позволишь, Вивьера? – договорил он и облегчённо выдохнул.

      – Да, – тихо выдохнула она и опустила глаза. Лёгкие тени ресниц