Бла-бла-бла. Роман-каверза. Станислав Шуляк

короткий и мощный финал. И тут позвонили…

      – Борис Алексеевич… – послышался взволнованный голос. – Это заведующая сада, куда ходит Илия, у нас тут чэпэ, приходите скорее!

      – А что приключилось? – хотел было Энгусов отговориться. – Если его снова рвёт, так это не страшно! Его и дома рвёт часто!

      – Нет, – запнулась звонившая. – Здесь другое, но вы приходите!

      Энгусов неспешно собрался, на шею платок повязал, полубогемный, полупижонский, да и потопал известной дорогой. Шёл он довольный собой и своим изобретательным умственным мозгом.

      «Настало время трепачей, – бормотал Энгусов, лениво переставляя копыта. – В литературе, в общественных науках. Вот, кто процветает! Философия полна популизма, недостоверных месседжей! Сейчас даже солнце отличается ангажированностью. Я же вознёс высоко над главою своей знамя нового лаконизма! Эстетику безмолвия! Сею семена надмирной невысказанности! В том моё истинное предназначение!»

      Заведующая встретила его у входа. Как Вергилий – Данте.

      – Это ужас, ужас, настоящая трагедия! – сказала она. Губы её дрожали.

      Тело уже увезли. На полу были лишь меловой контур, а также засохшие лужа и брызги крови.

      – Кто? – спросил Энгусов.

      – Вера Ефремовна. Детей мы увели в другие группы, обзвонили родителей, чтобы те их поскорее забрали, – объясняла заведующая. Она ухватилась за Энгусова, как за соломинку.

      Всего здесь было человек около пятнадцати – мужчины и женщины. И свои, и пришлые.

      Илюшка выглядел непокорно, как народоволец накануне казни. Белая маечка и голубые трусики его были в бурых пятнах.

      – Это всё Выс-се-гол-лов, а я не хотел!.. – голосил плачущий навзрыд Мишка. Сопливый, слюнявый, обоссанный, потный. Полный всяческих поганств и неудобоваримостей.

      – Ябеда-заябеда, скажи ты чёрной жабе «да»! – презрительно бросил Илия. И тут же добавил другим тоном: «Официально заявляю о своей полнейшей непричастности к произошедшему, а только это сделал любовник Веры Ефремовны, с которым она вечно тискается, двумя утюгами, по одному в каждой руке, а я, наоборот, остановить хотел!»

      «Тискалась», – машинально подумал Энгусов.

      – Что за ерунда! – удивилась заведующая. – Николая Семеновича сегодня и в саду-то не было.

      – Оба в крови, обоих с утюгами видели… – индифферентно молвил один из служивых человеков.

      – Артисты! – сказал кто-то.

      – Ещё официальней заявляю, – ещё официальней заявил Илюшка, – что этот любовник чёрным ходом прошёл, и оба они с Мишкой втянули меня, а всякое сомнение трактуется в пользу обвиняемого, вот вы и трактуйте!..

      «Откуда он только слова знает такие?» – подивился Энгусов.

      Тут Илюшка взглянул в сторону отчима, взгляды их скрестились, и Энгусов даже вздрогнул… впрочем, так ли важно, отчего вздрогнул Энгусов? Здесь ведь и вообще не об нём речь! Не правда ли?

      А так-то… ну, что особенного – обычное защемление жизни!..