Исаев-Штирлиц. Книга 2. Пароль не нужен. Юлиан Семенов

человек. Должность у него по-русски неприлично называется. Коротко так, вроде задницы. С лошадьми он занимался.

      – Жокей?

      – Именно. Мой младшенький братишка, Федька, «жопей» его называл. Прибылов Аполлинарий. Денег имел – тьму. Только он порченый, хлебное вино пьет – ужас. А напьется, бывало, и ну пятирублевки золотенькие вокруг себя расшвыривать. Федька потом лазит, лазит – все ладони об траву стерет. Аполлинарий-то помогал кой-кому деньгами. Он с сердцем человек, только по-хорошему его надо просить. Мне двух коров купил… А теперь наши погорельцы хотели к нему пойти – не пустили их японские патрули в город. Увидишь его – попроси от мужиков, пусть подможет, что ему стоит?

      Первый стакан выпили молча. Долго сопели, мотали головами, жмурились и занюхивали самогон разварным картофелем. В тайге, которая кажется пустой и гулкой, как ночной театр, ухали птицы. Далеко-далеко на востоке, возле Лаубихары, гудели водопады. Звезды, поначалу слабо тлевшие, теперь ярки и злы. Одна звезда – по всему, Орион – калилась изнутри то красным, то синим светом. И казалось Владимирову, что кто-то далекий хочет сказать землянам нечто очень важное, но – не может.

      Языки костра то ластились к земле, то взмывали вверх ломкими фигурками скифских танцовщиц. На той стороне ручья, в болоте, кричала выпь. Крик ее был извечен и жуток.

      – Как прошла? – спросил Тимоха.

      – Жжет.

      – Греет. Все органы души прогреет и обновит. Еще, что ль, ломанем?

      – Давай.

      Тимоха ухмыльнулся в пегую бороду:

      – А из ваших никто не пьет.

      – Наши – это кто?

      – Красные.

      – А ты какой?

      – Розовый.

      – Это как понять?

      – А это понять так, что хотя Федька мой за красных погиб, но ведь белый – он тоже русский. Скуластый, глаз точкой – все как у меня. Землю одну любим, под одним небом живем. У меня до стрельбы жажды нет, я охотник, мне и в миру есть кого в тайге на мясо завалить. Мне в драке нынешней не пальба важна и не сабля с золотом. Мне в ей правда важна. А когда я про это красным командирам, которых из окружения выводил, сказал – они мне заявили, что я, понимаешь, зыбкий элемент и возможная гидра.

      – Дураки.

      – Это другая сторона. А народ их слушает и надо мной смеется. А я ведь, когда головой рискую, вам помогая, денег не беру. Я одного прошу: ты мне правду до сути растолкуй. Мужик, он правды жаждет, как земля – воды.

      – Федьку твоего красные по мобилизации забрали?

      – Сам побег.

      – Партийный?

      – В армии вроде бы записался в ячейку.

      – Ты с ним толковал?

      – Брат он мне, как же не толковать.

      – Ну а про истинную правду?

      – Так ведь малой он. Какая у него может быть истинная правда, когда ее старики не постигли?

      – Выходит, молодому правды не постичь?

      – Трудней.

      – Ты в бога веришь, Тимох?

      – Это мой вопрос, ты его не касайся.

      – Да нет, я не касаюсь, я просто к тому, что Христу было тридцать три года, когда его распяли.

      Тимоха