Исаев-Штирлиц. Книга 2. Пароль не нужен. Юлиан Семенов

они воют? То ли ночи им жаль, то ли утра боятся?..

      – Хочешь закурить?

      – Благодарствую.

      Остановились, свернули по закрутке.

      – Легкий табак, – сказал Филиповский, – от него кашель будет. Махра, говорят, полезней для организма.

      – Это точно, – согласился Постышев.

      – И что это художники ночь не рисуют, а все больше фрукты?

      – Рисовали и ночь, просто не знаешь ты. Архип Куинджи рисовал. «Тиха украинская ночь» – так и называется у него картина. Чудо, какая прелесть!

      – У меня младшенький рисовать любил. Я ему из бумаги солдатиков вырезывал, а он их красил карандашом. Только один карандаш у меня был: чернильный. Ему б набор – вот радость была б ребятеночку.

      – Ты себя не мучь.

      – Всё они в глазах у меня. От этого не сбежишь. Ночью в кроватках, бывало, спят, чмокают, на мордашках улыбки. Эх, господи…

      Филиповский резко остановился. Схватил Постышева за руку. В зыбкой весенней темноте были видны возле развилки двое спешившихся всадников.

      – Кто такие? – закричал Филиповский.

      – Свои. Чего орешь? Светильник выключи!

      Один отошел в сторону, исчез в темноте. И сразу же оттуда высверкнули подряд два выстрела. Филиповский сдавленно охнул и бросил Постышева на землю. Вскинул маузер и несколько раз грохнул в конское ржание. Прогрохотали копыта о камни. Филиповский побежал на крик, следом за ним – Постышев.

      – Фары включи! – крикнул Постышев шоферу. – Слышь, Ухалыч, включи фары!

      Ухалов дал свет. В желтом свете фар виден стал человек, придавленный конем, а рядом – Филиповский, хрипит, руки ему вертит.

      Воткнули бандюгу в машину, Филиповский повалился рядом с Постышевым, побелел, морщится, рукой трогает грудь, торопит Ухалова:

      – Скорей, черт! Второй уйдет!

      Машину несет по ухабам, руль вырывается из рук белого от волнения шофера.

      – Скорей! – хрипит Филиповский.

      Гр-рох!! Передними колесами – в яму. Занесло машину. Остановились.

      – Приехали, мать твою так… – сказал Постышев. – Вылезай, Филиповский.

      А Филиповский сидел молча. Тронул его Павел Петрович за плечо, и рука стала мокрой – в теплом и липком.

      – Филиповский, ты что?

      И понял Постышев, что молчит Филиповский потому, что мертв, сражен белой пулей.

* * *

      …Под утро кончился допрос захваченного офицера каппелевской армии Урусова. Среди прочих любопытных признаний Урусов сказал, что еще днем из Хабаровска ушла Гиацинтову шифровка о красном разведчике Дзержинского, который отправлен во Владивосток. Кто про него узнал – не говорит, божится, что не знает, а известно лишь то, что передали это сообщение шифровкой из японской миссии…

      Постышев немедленно связался с нашим пограничным пунктом, велел задержать товарища, который уходит за кордон, во Владивосток, а ему ответили, что проводников уже нет, повели товарища по таежным тропам к Владивостоку, поздно теперь, не остановишь…

* * *

      Сюда, на фанзу Чжу Ши, проводники привели Владимирова и передали его охотнику