Исаев-Штирлиц. Книга 2. Пароль не нужен. Юлиан Семенов

Солодицкий? Так? Отвечаю. Я сегодня получил шифровку из Владивостока. Там американцы всех наших профессоров, ученых, даже студентов к себе увозят, предоставляя им райские условия. Архивы скупают, библиотеки, за старые письма золото платят. А они счету денег получше нашего учены. Почему они так поступают? Потому как понимают, что будущее – за наукой, за спецами. А кто же нас задарма будет учить драться? Я? Могу тебя навыкам конспирации и подпольной полиграфии выучить. А Клаузевицу и Мольтке не могу. Зато они могут. Тебе волю дай – ты и Максима Горького на рубль суточных посадишь.

      Постышев закурил и хмуро закончил:

      – Прошу дальше. Только без трескотни, время цену знает. Давайте поговорим о том, как нас партизанщина мучает, что будем делать, как переводить партизан в регулярные части. Это сейчас вопрос вопросов…

      Штаб фронта

      Шофер Ухалов спросил постышевского адъютанта:

      – Можно в гараж ехать?

      – Нет, комиссар кончит работать со сводками, и вы ему понадобитесь на вечер.

      – Куда двинемся?

      – К морякам.

      – Это внизу, на берегу Амура?

      – Да.

      – А домой я успею съездить?

      – Валяйте. Но не больше часа.

      В дверях шофер столкнулся с женщиной в невероятно старомодном наряде.

      – Мне нужен гражданин комиссар, – сказала она.

      – А вы кто такая? – удивленно уставился на нее адъютант.

      – Я френолог и поэтесса Канкова. Я изучила тайны мира и человека, я предсказываю будущее по зрачкам и морщинам на висках.

      – Что, комиссару погадать хотите?

      – Передайте комиссару, что я слушала его на учительской конференции; скажите ему, что я внучатая племянница писателя Карамзина, и покажите два моих диплома – бестужевский и цюрихский.

      Дама отошла к окну и села на стул. Адъютант с любопытством разглядывал хрустящие бумаги; шевеля губами, пытался прочесть латинские буквы, потом, продолжая читать по слогам, снял трубку дребезжащего телефона и ответил рассеянно:

      – Товарищ Постышев будет на флотилии ровно к девяти часам.

      Опустив трубку, он сидел несколько мгновений в задумчивости над дипломами, а потом, свернув их в трубочку, ушел в кабинет комиссара. Через мгновенье он вернулся и выкрикнул с порога:

      – Гражданка, валяй к комиссару!

      – Садитесь, пожалуйста, – сказал Павел Петрович, – неужели вы впрямь карамзинская родственница?

      – Будь я родственницей его кухарки, мне жилось бы значительно вольготней. Я пришла потому, что слышала ваше выступление сегодня в театре. Я два дня ничего не ела. Вчера ваши солдаты выбросили меня из комнаты, и я ночевала под лестницей у дворника Васьки.

      – Он что, мальчишка, этот дворник?

      – Старик. А почему вас это интересует?

      – Вы сказали, что дворника зовут Васька…

      – Я могла сказать что угодно! Я посвятила жизнь тому, чтобы писать стихи, изучать древнюю философию и переводить греческих поэтов. А мне плюют в лицо и говорят, что я недорезанная.

      – Кто плюет в лицо?

      – Ну,