Об пол. Владимир Алексеевич Дивинский

не ответили на вопрос. Ни на один.

      – Да я в гости…

      – Слушайте, не заставляйте меня нервничать.

      – Просто мы никогда плотно не пересекались, вот я и подумал, что стоит, наверное, чаю вместе выпить.

      – Я всё сказала.

      – Я шоколадку принёс! Для Лины. Мы с ней болтали вчера. А если она захочет, я ей Вуйчича принесу, у меня все его книги есть.

      – При чём тут Вуйчич?

      – Он крутой, – пожал плечами Маус.

      – Мне плевать… Заходите. Только недолго, я готовлю пюре для Лины.

      Он перешагнул порог, с громыханием опустился на тумбочку и сдёрнул пыльный кроссовок.

      – Вам помочь?

      – Да я уж привык, спасибо большое.

      И правда. Разного рода незнакомцы часто даже не подозревали, с каким гением эквилибристики имели дело. И уж тем более не имели понятия о том количестве абсолютно безумных ситуаций, в которые он попадал в гордой позе горной ласточки и с оттопыренной задницей.

      Мауса окружала просто очередная тесная прихожая, заваленная жизнью. «От той помойки во дворе наши квартиры ведь мало что отличает», – задумался он внезапно, но отложил эту мысль до следующей сигареты.

      Маус хотел бы понимать человека по тому, какой именно хлам этот человек вываливает. Но не умел.

      Он решил не мешать маме Лины на кухне, а помогать его не позвали. Поэтому аккуратно прошёлся по двум закатанным в пастель комнатам.

      В комнате Лины стояла милая детская кроватка, какие каждое утро под окнами Мауса покупали онемевшие от счастья отцы с дёргающимися глазами, когда тот был совсем пацаном. И ещё голубые или розовые коляски.

      Сама девочка сидела на зелёном коврике с динозаврами и лечила зайцу большое пушистое ухо. Маус притулился рядом, помог как умел, попросил зайца надевать шапочку, прежде чем идти гулять.

      – Хочешь почитать Ника Вуйчича? – смеясь, спрашивал Маус.

      – Нет. Я мультики буду смотреть.

      – А когда подрастёшь?

      – А я тогда у мамы спрошу. Ты когда будешь с ногой, дядя?

      – Не знаю, милая. Правда не знаю.

      На подоконнике сушились детские ботиночки. Ношеные, не как у Хемингуэя. Но Маус всё же поискал глазами ружьё, когда женщина позвала его на кухню. Оно было на месте, в комнате. Торчало из приоткрытого сейфа, нелепо вставленного между тяжёлой советской шторой и кроватью. Чистой, не отлёжанной чьими-то тяжёлыми чреслами, белым пятном бьющей Мауса в глаз, кроватью.

      – Она не капризничала? – спросила женщина.

      – Она замечательная.

      – Вы какой чай будете… Простите, не помню имя доброго соседа, жрущего за мой счёт.

      – Маус. Подлый объедала Маус. Чай буду зелёный, некрепкий и с двумя ложками сахара. А вы?

      – Я буду коньяк.

      Она сердито насадила дохлую дольку лимона на край стакана и пила маленькими глотками. Некоторое время они пытались зацепить какую-нибудь отвлечённую тему, потом Маус смотрел, как женщина, ища пальцами одной руки потерянную мелочёвку в карманах, выключает другой