Рапорт. Продолжение. Белогвардейский роман. Владимир Положенцев

за топоры, принялись кромсать друг друга. И наша задача – остановить эту бойню, которая нужна только человеконенавистникам, марксистским жидо-большевикам.

      Выпустив пар, генерал взялся за уже остывший заварной чайник.

      – Чаю желаете, господин полковник?

      – Никак нет, ваше превосходительство, сыт.

      – Так что, этот капитан Брусилов из Охранного отделения, тяжело ранен? – И тут же задал другой вопрос: – Он же должен знать подробности о сношениях атамана Краснова с германцами, конкретно, с кайзером?

      – Ваше превосходительство имеет в виду письмо Петра Николаевича императору Вильгельму?

      Деникин с удивлением взглянул на полковника – надо же какой проницательный, на лету схватывает! Впрочем, то послание так громко прогремело, что о нем знают и помнят, даже глухи и слепые.

      – Думаю, безусловно. Кроме того, Брусилов принимал участие в секретной операции, связанной с этим письмом.

      – Так что это была за операция?

      – Не могу знать, господин Главнокомандующий. Я тогда не был допущен до важных секретов, только начинал. А потом военные чиновники погибли…

      – Вы мне, Владимир Николаевич, уже об этом говорили.

      – Извините, ваше превосходительство.

      Назвав полковника по имени отчеству, Деникин решил несколько разрядить беседу, Бекасов же понял, что Главком что-то задумал. И не ошибся.

      Антон Иванович снова подошел к окну, вгляделся вдаль, помял бородку. Над Азовским морем стоял туман, продолжалась декабрьская оттепель.

      – После длительной оттепели часто наступают лютые холода, – сказал он. – Интересно, в Константинополе такая же погода?

      Вопрос был риторический. Бекасов хотел ответить: не могу знать, но промолчал.

      – Да, Святая Византия, золотой Царьград. Если б англичане не пообещали царю Николаю в случае победы Константинополь, может и не ввязался бы он в войну. Наверняка злодей Гришка Распутин настоял, бес с крестом на пузе. И царица хороша, обратилась в православие, без иконы не ходила, а поверила дьяволу… Царствие ей…

      Перекрестившись, Деникин вернулся за стол.