Белый барнаульский блюз. Петров и Сидоров идут к Иванову. Вадим Александрович Климов

давайте я вам стихи почитаю.

      До рождения двойняшек она была подающей надежды поэтессой и лауреатом премии.

      Молодой поэт посмотрел на нее как на врага, перешедшего границу, и отчетливо произнес:

      – На хрена?

      – Конечно, – буркнул Пчелкин и вскочил громадиной, потому что был двухметровым кабаном. Они отыскали табуретку, вытерли ее салфеткой. Райс взгромоздилась на нее в полтора метра своего роста.

      – Заткнулись все, – и начала читать, угрожающе раскачиваясь:

      Я не могу отдаться безответно, всей душой.

      И все-таки ты нужен мне…

      Но сердца раны

      Твои, быть может и, увы, но все ж не мне лечить,

      Прохладною водою для тебя не стану,

      Я не могу быть нелюбимой, но любить

      И все-таки ты нужен мне…

      Поэтому прощаюсь,

      Смеяться буду и смешить вдвойне,

      Ведь и на друга ты совсем не тянешь,

      Зачем тогда такой ты нужен мне.

      Молодой неизвестный поэт не выдержал такой муки и достал телефон, с умным видом он стал водить пальцем по экрану и начал было что-то громко шептать Пчелкину.

      – Иди в жопу.

      Вася посмотрел на молодого поэта, на Пчелкина и подумал: «Какая мерзость».

      Пчелкин не скрывал восхищения, глядя на Райс.

      Когда она закончила читать, все замолчали. Пауза висела долго. Налили пива, налили вина. В дверь позвонили. Пришел Тишин и НН.

      Вся эта литературная братва нравилась Иванову, но недолго. Иногда он разрешал им зайти в мастерскую после какого-нибудь вернисажа.

      Райс воспитывала двойняшек: мальчика и девочку. Пчелкин недавно женился и его охмурили попы. Теперь он служит мелким попенком.

      А Тишин как настоящий чиновник ходит в костюме, потому что работает в администрации. НН вылечилась.

      Из разговоров было ясно, что Мишу жалко, он в Москве. А Том Маков очень честный парень, но всех ненавидит, иначе не проживешь. Клим гондон, но для них он свой.

      Все это уживается в голове Иванова вперемешку с тещей.

      ***

      Утро началось с того, что все надоело до тошноты. О чем бы Иванов ни подумал, ему уже все надоело. Он даже решил, что будет просто кататься на велосипеде, но повернул в мастерскую. Кататься по парку ему быстро неинтересно. Вокруг шаталось много активных оптимистов, от которых становилось дурно.

      «Улыбаются гадины. Как ни откроешь Интернет, там какой-нибудь особо одаренный психолог, начитавшийся брошюр о счастье, зовет на тренинги и семинары. Счастье у них кругом, хоть жопой ешь». Иванов не был таким грубым. Он был сдержанным на эмоции и сквернословие. Мог матюгнуться, когда труба упадет на ногу, а говорить матерками у него не получалось. Было стыдно.

      Летом в доме, где находится его мастерская, ремонтировали крышу. Было тепло, шли дожди, рабочие промокли и разговаривали с мастером, который стоял внизу. Иванов все понимал, но ему было неловко.

      Шестиэтажный дом без лифта, рядом детский сад, через забор школа. Кровельщики не стеснялись в выражениях, акцент у них