Белый барнаульский блюз. Петров и Сидоров идут к Иванову. Вадим Александрович Климов

продолжила в том же темпе:

      – Я дочку с девками отправила на дачу, сама помидоры закручу – и загорать. А ты?

      – Я огурцы солю. После обеда на плиты пойду. Пойдем?

      – Нет, не пойду. Далеко. Я на крыше с часок поваляюсь. Дочь приедет, надо будет жимолость перебирать.

      – Не забудь, пусть Петров зайдет к Васе.

      – Он ушел. Молча, растворился.

      ***

      Бывший работник управления по культуре Кузьма Евсеевич любил дремать с книжкой. На пенсии он много читал. Приличные люди считали, что смотреть телевизор вредно для советского интеллигента.

      Евсеевич вовремя ушел на пенсию, в самом расцвете лет и без промедления. Пенсия была хорошая, квартира была приличная, жена была симпатичная, а дети уже выросли, никто не мешал ему читать. Он ходил на все премьеры в театры, из уважения ему давали пригласительные на лучшие места, с ним все вежливо здоровались. Выглядел он уже не так шикарно как двадцать лет назад, но прошлый лоск еще был заметен.

      Кузьма Евсеевич дремал и слушал Веллера. Тот в своей обычной манере верещал на каком-то шоу по телевизору. Кузьма не смотрел, а слушал. Веллер был хороший писатель, но его истерика в телевизоре смотрелась пошло.

      «Психованный», – подумал Евсеич и нащупал пульт.

      Заметив это движение, его жена Мира ласково сказала:

      – Совсем не выключай, посмотрим, что ему Хакамада ответит.

      Кузьма сделал телевизор тише. С годами он стал глуховат, а жена слышала хорошо, в их семье была настоящая гармония. Она любила изобразительное искусство и, когда-то работала в областной галерее, он прикипел к театру.

      Кузьме Евсеевичу сегодня не надо было выходить из дома, но что-то его дернуло. Он решил позвонить Козе. Старая боевая подруга давно была в опале, но считалась деятельным товарищем в их кружке культурных ветеранов.

      – Привет, дорогая коллега. Знаешь, а Сашка Ворссинский завел себе новый квартет из молоденьких толстушек.

      – Да ладно сочинять. Они стройняшки. Ты ему завидуешь. Слышал про нашего узкоглазого? Его и оттуда пинком под зад.

      – Оставь ты его в покое.

      – Как это «оставь»? Таких в печку надо совать ногами вперед.

      Коза начинала перегибать палку, но пока это было заметно только близким друзьям.

      – Я пошутила, я не такая кровожадная. Пусть живет, только подальше от нас. Слушай, что тут творится: эта, кого я не называю, опять назначила подружку директором театра. Может, ее в столицу заберут, если она такая умная. Ты там похлопочи среди своих.

      – Я что звонил. Абрамыч жив? Просто так вспомнил. Сидел сейчас, перебирал в памяти и вспомнил. Не знаешь?

      – Жив, только он Адамыч.

      – А он из них?

      – Да шут его знает. Дать телефон?

      – Зачем? Я же с ним почти не знаком, только по твоим делам. Просто вспомнил, решил спросить. Может, попросим собрать профсоюз ветеранов сцены? Я у депутатов денег возьму, перед выборами приедут, речи скажут. Соберемся? Ты как думаешь?

      – Только не вечером, я по вечерам в бассейне. Слушай, я решила татуировку сделать,