Грибники 1,5. Вложенное пространство. Вера Флёрова

прошептал он, почувствовав, что тот замешкался. – Не рискуй понапрасну.

      – Помолчи, – буркнул Джафар, соображая, как можно удлинить веревку. Получалось, что только за счет собственного тела.

      Выругавшись, он закрепил петлю на запястье и начал развязываться.

      – Держись, – бросил он Эйзену. – Мы не упадем. В крайнем случае повиснем.

      – Было страшно умирать одному, – улыбнулся Эйзен. – А теперь ты со мной. И ты спасешься. Мне кажется, это было то, чего я всю жизнь желал: умереть, когда кто-то рядом. Кто-то очень важный для меня.

      Шепот его эхом разносился по ущелью. Оно было готово принять его любым и превратить в себя.

      – Я очень тронут, но лучше заткнись, – Джафар потянулся и, уже лежа, примеривался к запястью Эйзена. Он видел как рука герцога скользит, и понимал, что тот уже перестал ею что-либо чувствовать.

      А в следующий момент стало понятно, что жизнь господина Раунбергера спасет только резкий бросок вперед.

      Джафар прыгнул, надеясь, что сделанная им петля сработает как надо.

      *

      Удержать кого-то за руку над пропастью, не имея точки опоры и будучи только привязанным за ногу – задача для сверхчеловека. Джафар жалел о каждой пропущенной им тренировке, ругался, но держал.

      Эйзен, бледный как сама осыпь, почему-то не хныкал, а только тяжело дышал от боли и отчаяния. И все же – улыбался.

      – Если… отпустишь, – сказал он, – я… не обижусь.

      – Черта с два! – рявкнул Джафар и дернул его вверх, рискуя вывихнуть и собственную руку тоже. – Срал я… на твоё… прощение.

      Секунд двадцать борьбы на пределе сил – и вот уже Джафар, обвязав герцога, аккуратно перебирает веревку, двигаясь вверх. А мог остаться без пальцев, думает он. Веревка-то тонкая. Чертовы альпинисты.

      Прочие мысли не посещали.

      …Добравшись до тропинки, оба рухнули на колени. Эйзен, три часа пролежавший в одной позе, теперь, сменив ее, всхлипывал от боли, но продолжал все так же улыбаться.

      Избавившись от веревки, Джафар схватил его за плечи, притянул, прижал к плечу и некоторое время стоял так, осознавая, что явная опасность позади. Эйзен был холодный; и теперь его колотило так, что говорить он не мог. Руки, сомкнутые на его спине, ощущали скользкое, липкое. Спина, очевидно, была в клочья. И если схлынет адреналин, спасённый может не дойти до дому.

      – Лешка, Лешенька, – шептал Джафар, надеясь, что его все еще слышат, хотя и не очень в это веря, – ты только не отключайся тут, хорошо? Ты на дороге, мы вместе на дороге, мы спаслись… сейчас ты попробуешь встать на ноги… медленно… медленно встаем… голова кружится, да… и глаза открой… вот… видишь, это я.

      Он придерживал Эйзена за локти; тот стоял, хотя его и пошатывало.

      – Теперь мы должны дойти до дома, – сказал Джафар. – Полтора километра всего… закинь руку мне на плечи… и мы идем.

      – Ага, – сипло отозвался герцог. – Я в этом… в сознании.

      И, закусив губы, сделал шаг.

      Передвигался