В огне повенчанные. Иван Лазутин

снится, и почти всегда по-плохому: то мать умерла, то отца убили, то в деревне пожар… А вы полковнику приглянулись, товарищ лейтенант.

      – Почему тебе так показалось?

      – Уж кого-кого, а полковника-то я знаю, будь спок. С первого дня войны при нем. А командира саперной роты капитана Павлищева недолюбливает…

      – Это за что же?

      – Трусоват. Правда, два диплома имеет. Не любит ходить, где опасно. А дело свое знает туго. Своих саперов так вымуштровал, что те мину за версту чуют.

      – Что ж, это хорошо, – отозвался Казаринов.

      – Кто же говорит, что плохо? А вот трусоват… Зато старшина в роте – лучше отца родного. Тоже москвич. Жил на какой-то Собачьей площадке. Есть такая в Москве?

      – Есть.

      – На этой площадке люди живут?

      – Конечно люди.

      – А улица под названием Коровий брод в Москве есть? – не унимался связной.

      – Есть.

      – И какая-то Хавкина Шалаболка тоже есть?

      – Хавская Шаболовская, – поправил связного Казаринов.

      – Еще хуже… Чуть ли не матерно. Неужели вы в Москве не могли путем назвать свои улицы? Ведь столица же. Разные иностранцы приезжают, да и от своих как-то совестно. Вот у нас в Красноярске…

      Что есть хорошего у них в Красноярске, связной сказать не успел. Снаряд, разорвавшийся метрах в пятидесяти справа от дороги, озарив огневым всплеском темень леса, хлестнул воздушной волной Казаринова и связного так, что они упали на землю.

      – Ого, здесь тоже стреляют!.. – сказал Казаринов поднимаясь.

      – Это он, гад, сон ломает. Боится, чтоб пехота в землянке завтрак не проспала.

      Разговор о Москве оборвался сам собой.

      – Подходим, лейтенант. Вы только не очень задерживайтесь, а то он, гад, через полчаса начнет такую побудку!.. Лучше ее переждать в землянке, чем в лесу. Я этих шальных снарядов не люблю больше всего. Уж в бою – там не обидно, а так, по-глупому, на дороге, – никакого расчета. Вчера на этой самой дороге нашего почтальона прямым попаданием накрыло. От писем одни клочки остались. А от самого – и не спрашивайте.

      – Медсанбат располагается в землянках?

      – Здесь у нас все в землянках. Пойдем вначале туда, где делают операции. Вон, видите, – самая большая землянка?

      Напрягая зрение, Казаринов с трудом разглядел невысокий длинный бугор, над которым были натянуты на столбах маскировочные сети.

      При подходе к землянке их окликнул часовой, стоявший в кустах:

      – Стой! Кто идет?!

      – «Курок»!

      – «Кама», проходи, – прозвучал из темноты ответный пароль, и Казаринов следом за связным прошел мимо часового, лица которого он не разглядел, но по голосу понял, что на посту стоял человек откуда-то с Волги или с Камы – уж больно врастяжку и четко была произнесена буква «о» в слове «проходи».

      В тамбуре землянки, куда спустились связной и Казаринов, сразу же ударили в нос запахи карболки, йода и еще каких-то лекарств. Таких землянок Григорий еще не видел: с настоящими дверями из свежих