Куншт-камера. Алексей Розенберг

правую ноздрю и повторил операцию.

      – АППРРРРОБИРУЙ, мать твою!!! – от рёва Егора Лукича в серванте посыпался кофейный сервиз.

      Теперь он оттопырил одной рукой обе ноздри, а другой вбросил в них целую пригоршню перца:

      – ПРРРАЩЩАЙ, етишкины бубенцы!!! – взревел в чихе Егор Лукич, – О-о-о, ТРРРОПИ МАРРРУСЯ – ВАРРРЯГ ПАРРРВЕТ ТВОЮ НЕВИННОСТЬ!!! Уф-ф-ф…

      Егор Лукич вытер слезы, обтёр пот со лба и, счастливо вздохнув полной грудью, бодро, вприпрыжку пошагал умываться.

      Удрученный Павел Ильич

      – Знаете, Марья Сергеевна, я прямо-таки удручен вашими коленцами.

      – Об чем это вы, Павел Ильич?

      – Ну, как же? Вот давеча, в гостях у Козюлькиных, вы чего откололи?

      – Ах, вы об этом! Ну да, а что же этот старый хрыч меня постоянно за, простите, ягодицы щипал и норовил за груди ухватить? Поделом и получил!

      – Вам достаточно было мне пожаловаться, и я поставил бы его на место! А макать пожилого человека головой в клозет, по меньшей мере, не этично. Вы же дама, в конце концов! Маленькая хрупкая женщина! А ведете себя как какой-то неотесанный мужлан!

      – Подумаешь… Пусть вообще радуется, что меня вовремя оттащили, а то утоп бы в собственном клозете. Вот смеху-то было бы!

      – Смеху? Ага! Только смеяться вам пришлось бы уже где-нибудь на северном лесоповале… Ну да черт с ним, с Козюлькиным. А у Голубицких? Вы же Анне Семеновне ни одного волоса на голове не оставили!

      – А пусть в следующий раз за своим языком следит! Нечего трепаться! Она, между прочим, и про вас, Павел Ильич, гадостей наплела! А я очень не люблю, когда про моих любимых людей говорят гадости. А если она еще раз при мне что-нибудь такое вякнет, то я ей челюсть сверну – ей богу!

      – Кстати, за челюсть: третьего дня вы избили Никиту Михайловича, и теперь он в больнице, с челюстью, переломанной в нескольких местах. Вы его железной трубой били или кастетом? И за что, кстати?

      – Никакой трубой я его не била. И кастета у меня нет. Всего лишь моя маленькая косметичка. И схлопотал он за то, что форменный козел!

      – Что вы имеете в виду, Марья Сергеевна?

      – Что-что… Козел и все тут. Нельзя дамам отказывать в их просьбах!

      – О чем же вы его просили?

      – А это уже не ваше дело, Павел Ильич. Могут же у меня быть маленькие секреты от вас?

      – Могут, конечно, но ведь он теперь в больнице! Хотя бы скажите: эта ваша просьба к нему настолько весомая, что за неисполнение можно вот так вот запросто искалечить коз… тьфу, черт! Искалечить человека?

      – Ну, может быть, я слегка и переборщила, конечно. Но хорошеньких оплеух отказ стоил! Просто я была немножечко расстроена и не в духе…

      – Да уж… В общем, Марья Сергеевна, я даже не знаю что и сказать…

      – А и не надо ничего и говорить. Скажите только, что любите меня! Вы же меня любите?

      – Конечно люблю! Вы же знаете!

      – Ну, вот и хорошо! В таком случае вам совершенно не об чем беспокоиться: поскольку я вас тоже