Наши за границей. Николай Лейкин

вдруг и эта комната потемнеет и куда-нибудь подниматься начнет? – сказала она. – Я, Николай Иваныч, решительно больше не могу этого переносить. Со мной сейчас же нервы сделаются, и тогда смотрите, вам же будет хуже.

      – Да нет же, нет. Это уж обыкновенная комната.

      – Кто их знает! В их немецкой земле все наоборот. Без машины эта комната? Никуда она не опустится и не поднимется? – спрашивала она швейцара.

      – О нет, мадам! Это самый обыкновенный комната.

      Глафира Семеновна робко переступила порог.

      – О господи! Только бы переночевать – да вон скорей из этой земли! – бормотала она.

      – Ну так и быть, останемся здесь, – сказал Николай Иванович, садясь в кресло. – Велите принести наши вещи. А как вас звать? – обратился он к швейцару.

      – Франц.

      – Ну, хер Франц, так уж вы так при нас и будете с вашим русским языком. Три полтины обещал дать на чай за выручку наших вещей на железной дороге, а ежели при нас сегодня вечером состоять будете и завтра нас в какой следует настоящий вагон посадите, чтобы нам, не перепутавшись, в Париж ехать, то шесть полтин дам. Согласен?

      – С удовольствием, ваше превосходительство. Теперь не прикажете ли что-нибудь из буфета?

      – Чайку прежде всего.

      – Даже русский самовар можем дать.

      Швейцар позвонил, вызвал кельнера и сказал ему что-то по-немецки.

      – Глаша! Слышишь! Даже русский самовар подадут, – сказал Николай Иванович жене, которая сидела насупившись. – Да что ты, дурочка, не бойся. Ведь уж эта комната неподвижная. Никуда нас в ней не потянут.

      – Пожалуйста, за немцев не ручайся. Озорники для проезжающих. Уж ежели здесь заставляют по телеграммам обедать, то чего же тебе?..

      – Ах да… Поужинать-то все-таки сегодня горячим будет можно?

      – О да… У нас лучший кухня.

      – И никакой телеграммы посылать сюда не надо? – спросила швейцара Глафира Семеновна.

      Швейцар посмотрел на нее удивленно и отвечал:

      – Зачем телеграмма? Никакой телеграмма.

      XIV

      После того как швейцар удалился, кельнер подал чай и тот русский самовар, которым похвастался швейцар. Глафира Семеновна хоть и была еще все в тревоге от испуга на подъемной машине, но при виде самовара тотчас же расхохоталась.

      – Смотри, смотри… И это они называют русский самовар! Ни трубы, ни поддувала, – обратилась она к мужу. – Какое-то большое мельхиоровое яйцо с краном, а внизу спиртовая лампа – вот и все.

      – Брось уж. Не видишь разве, что здесь люди без понятия к русской жизни, – отвечал презрительно Николай Иванович. – Немцы, хоть ты кол им на голове теши, так ничего не поделаешь. Ну, я пока буду умываться, а ты разливай чай. Напьемся чайку и слегка булочками закусим, а уж на ночь поужинаем вплотную.

      – Геензи, кельнер… ничего больше. Нихтс, – кивнула Глафира Семеновна кельнеру.

      Напившись чаю, Николай Иванович опять позвонил швейцара.

      – Ну, хер Франц, надо нам будет немножко Берлин досмотреть. Веди, – сказал Николаи Иванович.

      – Нет,