Собрание произведений. Т. II. Проза. Анри Волохонский

занимает. В особенности кончина такого необычайного человека, каков наш Роман Владимирович.

      Холмский посмотрел вверх, пошевелил губами, но ничего больше не произнес. Мы слушали как зачарованные.

      – Да что же в нем необычайного? – крикнул, наконец, Местный Переселенец.

      – Как что? – удивился архитектор. – Необычайна его смерть. Безвременная кончина.

      – Да что же в ней-то необычайного?

      – Как что? – опять удивился архитектор. – Факт необычайный.

      – Да факт же! Что необычайного в факте вам видится? Умер же. Зауряднейший же факт, – сказал я.

      – Зауряднейший – это что умер человек, но судя по всему, что здесь происходит, наш покойник был существом бессмертным и даже вовсе не человеком. Вернее, – не только человеком.

      – Чего?.. – затянул Тит. – Да я же их с детства знаю. С Волги они. В Саратове вместе жили.

      – Я не о Саратове. Саратов – город как город.

      – Там еще песни поют красивые… Страдания, – вспомнил Аполлон.

* * *

      Город Саратов, раскинувшийся на всех шести берегах Волги, там, где она имеет свой наибольший размер, действительно представляет из других наших населенных пунктов слабейшую примечательность. Из великих людей тут провели часть своей жизни только Лобачевский, Чернышевский и Куйбышев, но Куйбышев потом уехал в Куйбышев, немного вниз по течению и здорово на восток. Салтыков-Щедрин изволили здесь губернаторствовать и наложить сардонический отпечаток на общественные институции преувеличенно и несправедливо. Зато природа тут хороша. Зимой белеют вершины недальних Жигулей, летом плоты деревьев тянутся вверх и вниз по течению. Цветут травы, поют птицы.

      В этом поистине райском уголке прошло детство Романа Владимировича. Местный Переселенец говорил правду: это была пастораль, совершенно бы вслед Феокриту, если бы роль античных коз не играли в ней изобильные по саратовским пустырям собаки. Юный Ромка, бывало, припадал даже к ласковому вымени какой-нибудь кормящей суки вместе с другими ее щенками. Жизнь была простая, ничем не омраченная. Смерч войны обогнул город стороной. До семнадцати лет мальчика воспитывала любящая тетя, а там – его судьба и вовсе пошла заведенным порядком. Уже в возрасте Рыжов посетил раз родные места и поразился, как все изменилось вокруг.

* * *

      – И все же он был не только человеком. Не просто человеком и, преимущественно, – не человеком, – обдумав рассказ, спокойно ответил Холмский. – Хотя каждый из признаков, о которых Вы говорили, и все они вместе действительно могли бы принадлежать человеку, хотя Саратов – и правда – город как город, это еще не означает, что комбинация перечисленных признаков, проведшая детские годы в городе-как-городе Саратове, непременно должна быть человеком. Я все же продолжаю считать, что Роман Владимирович Рыжов был и пока жив существом иной, чем мы, природы, тем более в эту минуту.

      Мы притихли. Молчал и Константин. Одно дело было слушать