Собрание произведений. Т. II. Проза. Анри Волохонский

на ика́рийского́ да птеро́дактиля́

      они сели, сломав сразу три дактиля́, —

      – и кентавр кувырком: жан-поль-жак из засады,

      ох-и-ах в кружевах покатились из сада:

      мы гуляем в полях троеполым козлом

      бородатых нерях полномочным послом.

      Ну а пчелы в кудрях волосатых акаций

      Пропадали впотьмах мистифортификаций:

      шопербах фейербауер бохфюх кагельгент

      скукототошнотворен как татайный агент.

      Нынче здесь – завтра там по морям до бразилий

      С неба зимнего падают стены бастилий

      По европе скелет пробегает стуча

      А бежит он туда, где растет чесуча

      Срам не стыд – дым не выест, и дело за малым

      Мыло в море и реки вскипают крахмалом

      Пчел косил иван-гусь, их окуривал брех

      Стала совесть их лезть на глаза из прорех

      Не рыдать по нужде – лучше плакать по долгу

      Не животная проседь – едет совесть за волгу

      То не дым под сюртук – грохот слез в барабан

      Ну а мед так и тек прямо в зоб через кран

      Словно деготь по лапам мохнатого дяди

      Не для пользы – о нет! – жить продления ради…

      Так погибло сожительство меда и пчел.

      Веселись кто умен, холодей кто прочел!

      – Где же здесь вопрос, когда тут одни сплошные утверждения? – спросил, подходя, некто в неизвестном.

      ГЛАВА ПЯТАЯ

      БОРМОТУХА

      Лафит с цимлянским.

Пушкин

      Со всех сторон покатились бочки. В бочках было упадочного цвета пойло. Свекольный сок с типографской краской. Вино, говорили, заморское – везли из Алжира обратным рейсом в нефтяных цистернах. По-молдавски напиток назывался «Солнцедар», значит «дар солнца», по-русски – «бормотуха». Русское название происходило не от возникновения, а от действия. Выпив бормотухи, человек начинает бормотать. Что-то свое высказывать, только невнятно. Горе, радость, забубенную печаль, огорчение от жизни – все вынесет наружу бормотуха в обыденных словах, у всех одинаково, тихо, без битья, в четверть голоса – очень демократическое вино. Разливали какие-то неприятные молодцы, темновато уже было, лиц не видать. Тетки тоже. Ковшами молочными по граненым стаканам, почти бесплатно. Смотрели, чтобы на землю не плескалось: «Пей до конца». Толпа покривилась к бочкам. Возникли рыхлые очереди. Иные брали по второму – хлопнут и тянутся назад, были такие, что и по третьему. Нас смешало, потом раскидало. Спереди слышалось уханье и еканье: это майорам – которые с подушечками – руки заняты – подносили в стаканчиках поменьше да ломоть лимону заесть. Через полчаса сказалось действие. Все забубнило, забормотало. Каждый нес свое, а все получалось как у всех.

      – Опять, сволочи, да когда же, да где же, да что же, ты ведь, говорю, я ведь как говорю, опять…

      Часто слышались проникновенные «конечно» и «значит»: все были устремлены к конечным вопросам. Скверный Вакх непобедимо влиял, подтверждая тем версию, что божество оно простецкое, не для элиты. Все мечты сбылись. Сбылись даже мечты философов символического