Собрание произведений. Т. II. Проза. Анри Волохонский

упущение. Окна надо всегда закрывать как можно плотнее. Тогда никто никаких криков не услышит – а то что это такое, и что скажут иностранные корреспонденты.

      Наконец – в третьем куплете:

      Чтоб до вышки Мавзолея

      Тоже оговорочка на славу. Умри – лучше не скажешь. Перл и яхонт.

      Могу спеть другую песню:

      Лучами красит солнышко

      Стальное полотно

      Видите – аналогичная гамма.

      А я стою, прикованный

      К вагонному окну —

      та же подсознательная структура – любимая, знакомая.

      Пою сельскохозяйственную песню:

      Посчитали – порешили

      Всем бригадам дали срок

      и, чтобы сделать еле заметный акцент, лирически добавляю:

      Прости, что не вышла в назначенный срок

      потому что

      Ведь любовь не меряется сроками

      – что хорошо знают даже мои самые юные сограждане, от имени которых объявляю:

      До чего же хорошо кругом —

      Мы друзей веселых в лагере найдем.

      Люди молодые – конечно, найдут. Ищущие обрящут. А вот с военным поколением хуже. Они всё спрашивают, спрашивают:

      Где же вы теперь,

      Друзья-однополчане???

      А чего спрашивать? Ищите ответа у песни. Или у девушки…

      На закате ходит парень

      Возле дома моего

      Он некоторое время ходит, моргает глазами, а ты потом ищи-свищи друзей-однополчан-боевых-спутников.

      А вот прекрасное инфернальное пророчество:

      Сколько угля в глубине хранит Донбасс,

      Столько будет в жизни радости у нас.

      А вот еще одно – не лучше и не хуже:

      Для себя ж пожелаем

      Мы лишь самую малость,

      Чтобы жить нам на свете

      Лет по двести досталось —

      тогда максимальный срок составит ровно шестьдесят лет. Шотландская застольная…

      Ведекин явно перебирал и хватал лишнего. До чего, однако, служба довела человека.

      Еще более удивило меня, когда из-под могущественного носа Вукуба Кахишева – того мистика, на котором был оборван «Список Кораблей» в третьей главе, – тоже донеслось комментирующее бормотание на предмет «Москвы Майской». Но здесь все было глубоко, таинственно, благопристойно. Никакого схизиса, никаких трещин в интеллекте. Выручала штейнерианская психотехника, хотя бы под влияниeм крупных доз насильственно выпитого. Но никакая медитационная тренировка не могла сдержать давления лексической банальности, которая со всей энергией винного пара лезла понемногу сквозь мягкоязычный клапан Вукубова клюва:

      – Утро красит нежным светом… Красит. Аврора, то есть Утренняя Заря, в восхождении ее заставляет вспомнить изначально зрелое Красное Солнышко, действие имени которого пропитывает десять последующих веков. Ибо нынешняя новая эра началась движением вспять к заре от полудня, к заре, утвердившейся