Собрание произведений. Т. II. Проза. Анри Волохонский

к третьей трубе. Константин ничего не заметил, и Аполлон ничего не заметил. Пошел туда же как ни в чем не бывало.

      Местный Переселенец переставлял ноги счастливый, как Гиацинт, и объявлял свое светлое простодушие, вольно декламируя пророческие стихи Пушкина все на тот же сюжет из «Царя Салтана»:

      А теперь нам вышел срок

      Едем прямо на восток

      И… по новой:

      А теперь нам вышел срок

      Едем прямо на восток

      И… и… еще раз:

      А теперь нам вышел срок

      Едем прямо на восток

      Три раза подряд. Точно как у Пушкина.

      Тут и Холмский забормотал что-то простенькое:

      – Чтобы освободить труд от капитала, целесообразно воспользоваться процессом перегонки или дистилляции. Смесь обоих компонентов помещается в подогреваемый сосуд, и пары труда через охлаждаемую трубу понемногу капают в капитал. Пары капитала испаряются через с трудом проделанные поры трубы и накапливаются в Капитолии. В банке или в четвертинке. Поближе к Венере. Пора! Вина! Вина? Вино облегчило мою чистосердечную участь.

      – Кто ж виноват?

      – Но кто же в этом виноват – а?

      – Саами виноваты?

      – При чем тут ни в чем не повинный малый народ?

      – Сами с усами?

      – Ой, лучше не надо!

      – Сусанна и старцы! Оно!

      Сусанна сидела за дверцей,

      А старцы хватались за сердце

      Сусанна лежала на блюдце,

      А старцы краснели, как перцы

      – Нет. Не то.

      – Сани виноваты?

      – Опять не то. Но вот оно, вот оно! ОНО!

      Сами виноваты,

      Что много есть невест вокруг,

      А мы с тобою неженаты.

      Удивительно неинтересное подсознание было у Константина Холмского – впрочем, прекрасного архитектора.

      Зато у Аполлона – о-о! Привычка внутренне ослабевать ради надобностей сочинительства действовала в нем всегда, и сила бормотухи просто налагалась на этот его обычай как споспешествующая и преждевременно разрешающая компонента. Мысли рождались по словесному оформлению этак семимесячные, однако вполне жизнеспособные и потому достойные помещения в инкубатор.

      В истории эллинов первым узником был Прометей,

      В библейской истории – Иосиф Прекрасный.

      До исполнения времен провисел на цепях Прометей,

      Иосиф же вышел в министры.

      Два рода узников мы знаем с тех пор:

      Одни сидят просто,

      Потому что их посадили,

      Другие сидят лишь по внешности,

      Будучи сами в мечтах о блестящей карьере.

      – Не стать ли и нам министрами?

      – Но какой из меня министр?

      И плохонького не выйдет,

      Даже если насильно посадят.

      И из Артемия тоже ничего не получится —

      Вон как раскачивается.

      А какая ответственность!

      Наверное, только преувеличенное чувство ответственности