Красные часы. Лени Зумас

до самого горизонта. Вдалеке от берега – черный плавник.

      – Скукота, – жалуется Эфраим.

      «Да ты только взгляни, там же черный плавник! – хочется сказать ей. – А какие деревья!»

      – Ага, – говорит она и проводит рукой по его колючему от щетины подбородку. Они целуются. Целоваться дочери очень нравится, но только когда он не лезет языком.

      Может, это акула? Или кит?

      Отстранившись от Эфраима, она смотрит на океан.

      – Чего?

      – Да ничего.

      Плавник пропал.

      – Погнали? – спрашивает Эфраим.

      Они с громким топотом сбегают по винтовой лестнице, а потом залезают на заднее сиденье его машины.

      – По-моему, я видела серого кита. А ты?..

      – Не-а. А знаешь, самые большие на свете члены у синих китов: от двух с половиной до трех метров.

      – У динозавров больше были.

      – Фигня.

      – Были-были, у папы есть книга… – дочь виновато замолкает: у Эфраима-то отца нет. А вот ее папа любит ее больше всего на свете, хотя иногда это немножко раздражает. – А вот тебе анекдот: один скелет говорит другому: «Есть хочешь?» – «Сейчас, только грудную вилку возьму».

      – И чего здесь смешного?

      – Ну, грудная вилка – так ключицу называют.

      – Детсадовский анекдот.

      Это любимый мамин каламбур. Дочь же не виновата, что Эфраим не знает, что такое «грудная вилка».

      – Хорош болтать, – он тянется ее поцеловать, но она уворачивается и кусает его за плечо, прямо через хлопковый рукав рубашки – сильно, как будто хочет до крови. Он сдергивает с нее трусики – очень быстро, почти профессионально. Ее джинсы уже валяются где-то в углу салона: может, на руле, а может, под передним сиденьем; джинсы и шляпа Эфраима тоже.

      Она обхватывает ладонью его пенис, самую головку, поглаживает.

      – Так не надо… – Эфраим переводит ее руку выше, к самому основанию. Вниз-вверх, вниз-вверх. – Вот так.

      Он плюет на ладонь, смазывает пенис, вставляет в ее вагину. Двигается туда-сюда. Ничего себе так, но не то чтобы прямо здорово – не как про это обычно рассказывают, да еще голова все время бьется о ручку двери. Но дочь читала, что хороший секс получается не сразу: нужно время, чтобы научиться и чтобы понравилось, особенно если ты девочка. У Эфраима оргазм – он издает тот самый прерывистый стон, который поначалу казался ей странным, но потом она привыкла. Слава богу, голова больше не колотится о ручку – от облегчения дочь улыбается, и Эфраим отвечает ей тем же. Из нее вытекает липкое и белое – она вздрагивает.

* * *

      Сначала Айвёр просилась на маяк, гостила там, когда ей разрешали, а после того, как научилась сама управляться с лодкой, – и когда не разрешали тоже. Дядя Бьяртур жалел оставшуюся без отца племянницу и потому позволял ей приходить, хоть она и донимала его вопросами. Видит бог, он стал смотрителем, потому что предпочитал одиночество, но малютке Айвёр, младшей дочери любимой сестры, его измочаленное сердце дозволяло взбегать