Бабье лето (сборник). Мария Метлицкая

пахнет, ей-богу! Давно позабытым…

      Игорь Сергеевич смущенно кивнул:

      – Так и есть! Наверное…

      Нина неожиданно улыбнулась и всплеснула руками:

      – А что с яблоками-то делать? Столько их, господи! А если пирог? – вдруг осенило ее. – Для этого лучше антоновки ничего пока не придумали! А?

      – Пирог – это здорово! – с энтузиазмом поддержал Игорь Сергеевич. – А уж с антоновкой! Ну что, на кухню? И за пирог?

      Нина засмеялась. И в эту минуту ей показалось, что вместе с запахом яблок в ее одинокий дом забрела тихая радость, и еще… Даже страшно подумать… Такая мадам, как надежда.

      Та, с которой глупая Нина давно распрощалась.

      Бабье лето

      Все, как всегда, получилось кувырком из-за этой дуры Инки. Прости господи, все-таки родное дитя. Позвонила, естественно, среди ночи. Кой черт ей задумываться, что мать, приняв очередную дозу снотворного, наконец заснула. У них-то в Москве белый день! Орать начала сразу, с разбега, орать и рыдать – одновременно. Это у нее отработано – с детства опыт неслабый. Пока Стефа врубилась, попробовала ее хоть как-то на секунду прервать и понять наконец в чем дело, прошло минут пятнадцать.

      Анька тоже, конечно, проснулась, а у нее со сном тоже не ахти.

      В конце концов Стефа поняла, что внук Тема в больнице, какой-то сложный перелом голени, хорошего не обещают, возможны осложнения – в общем, надо менять билет и срочно лететь в Москву. Стефа сидела на кровати, опустив голову, свесив ноги, и монотонно приговаривала:

      – Да, да. Я все поняла, поняла, конечно, буду, завтра все сделаю, да, буду, буду.

      Анька стояла над ней в белой ночной рубашке до полу, скрестив руки на груди. Стефа положила трубку и подняла на подругу глаза:

      – Ты как привидение, господи!

      Анька, не поменяв позы, сурово спросила:

      – Ну что там опять?

      Стефа махнула рукой:

      – Тема в больнице, ничего страшного. Но ты же знаешь Инку! Придется менять билет.

      – Идем на кухню, – предложила Анька.

      Они сели на высокие кухонные табуретки (Анька называла их насестом), закурили, и Анька ловким, отработанным движением плеснула виски в стаканы с тяжелым дном.

      – Ну и!.. – грозно изрекла она.

      – Буду менять билет, – вздыхая, ответила Стефа.

      Несколько минут они молчали. А потом, естественно, Анька разразилась. Гнев ее был логичен и справедлив, так же, как и доводы. «И Инна твоя придурочная – тебе не привыкать, и с Темой, слава богу – тьфу-тьфу, ничего страшного. И осталось всего пять дней. И когда они тебя оставят в покое, эгоисты, сволочи!»

      Стефа задумчиво смотрела в одну точку.

      – Никогда, – сказала она.

      – В смысле? – уточнила Анька.

      – В смысле не оставят в покое, – устало бросила Стефа. Потом взмолилась: – Слушай, пойдем спать, может, еще прихватим часок-другой, а?

      Анька махнула рукой и в сердцах почти швырнула пустой стакан в мойку.

      – Ну не злись, – попросила ее Стефа. – Если еще и тебе надо объяснять…

      Анька сдаваться не собиралась.

      – Да