День, когда пала ночь. Саманта Шеннон

– только один.

      Вывод был яснее ясного. Но Глориан, пока отец был в настроении поговорить, решилась помериться с ним упорством.

      – Есть же и другие, отец, – сказала она. – Не одна я. Кровь Беретнет сковывает Безымянного, а вот ты мог бы основать республику, как в Карментуме.

      – Мог бы, – признал он. – Иногда мне даже хочется с ними согласиться. Но у любого монарха есть советники, Глориан. А кто будет направлять народ и умерять его страсти?

      – Люди будут направлять друг друга, – предположила Глориан. – Совещаться с книгами и учеными. Как говорила глашатай.

      – А если они все же ошибутся в выборе? Если книги полны ошибок, если ученые бесчестны – или народ не захочет слышать правду? Кто в ответе за страну? В республике – никто. Нет человека, которого можно призвать к ответу. А монарх несет ответственность. Монархи стран Добродетели в ответе перед Святым.

      Глориан опустила глаза. Пусть даже в его словах была правда, у нее эта правда застревала костью в горле.

      – Я сам решил стать королем. А ты не решала родиться с королевской кровью. – Он погладил ее по голове. – Долг жесток, Глориан. Тебе всего пятнадцать, но никакое крупное сражение не дается легко. А больше того, что ведешь ты, на свете не бывает.

      – Мать думает, что я его проиграла. Она считает меня слабой, как бабушку.

      – Неправда. Знаю, она бывает с тобой сурова, но ты для нее самая большая драгоценность в мире.

      – Драгоценность – это ожерелье, – тонким, ломким голосом сказала Глориан. – Ожерелья не любят. Ими только хвастают и хранят понадежней.

      – Когда возьмешь на руки свою дочь, ты поймешь, как любит тебя мать.

      Он завернулся в плащ от залетевшего в долину зябкого ветерка.

      – Магнауст Ваттен будет с тобой почтителен. Он мой подданный, – сказал ей в макушку отец. – Если он еще хоть раз тебя обидит, я доплыву до Иниса и всажу топор в его толстый череп.

      Отец все-таки сумел ее рассмешить.

      – По-моему, тебе теперь нельзя так делать, папа. – (Он скроил мрачную мину.) – Король должен поддерживать мир.

      Он поцеловал ее в лоб:

      – До мира ли, когда твоя дочь несчастна?

      Глориан смахнула рукавом подступившие вдруг слезы.

      – Не только то страшно, что мы друг другу не понравимся, – призналась она, хлюпнув носом. – Я боюсь потерять себя. Это глупо?

      – Тогда мы с тобой одинаковые дураки, – серьезно сказал он, – потому что я тоже этого боялся, когда женился на твоей матери. Боялся, что, связав свою плоть с ее, я пожертвую… каким-то потаенным уголком в себе.

      – Пожертвовал?

      – Отчасти. Но это потому, что я ее полюбил. Я впустил ее в себя и понял, что мне с ней хорошо. – Он вытер ее слезинку подушечкой пальца. – Может быть, так случится и с Магнаустом Ваттеном. Или нет. Если он такой дурак, ты не обязана допускать его в свой заветный уголок – а если нет, не так уж это будет тяжело.

      Глориан проглотила шершавый комок в горле.

      – Я выйду за Магнауста Ваттена, – решила она, изнемогая от горя. –