День, когда пала ночь. Саманта Шеннон

за ней.

      Он всего раз покидал гору, чтобы побывать на Костяной тропе Исунки – в святилище, выстроенном внутри рогатого драконьего черепа. Каменную мостовую, уложенную вдоль его ребер, вечно затягивал туман. То было чудо Сейки, память богов.

      Думаи ждала, что он вернется счастливым. А он сбил ноги и долго был не в себе от увиденного на земле. Он так же врос корнями в гору, как гора – в землю.

      Отойдя так, чтобы их не могли услышать, Думаи повернулась к нему:

      – Кан, ты не создан для жизни при дворе.

      – А ты создана? – Он скрестил руки. – Осипу там знают. Меня – нет. Я, гвардеец, смогу бывать повсюду. И меня обучат держать копье, так что я сумею тебя защитить.

      – Певцы богов не сражаются.

      – И править им не положено. – Он запустил руку под стеганый плащ. – Помнишь наше обещание, Маи?

      Он вложил что-то ей в руку. Прядь веревки – той, что всегда связывала их друг с другом.

      – Значит, вместе. – Думаи вздохнула, покорившись. – Будем надеяться на мягкое приземление.

      Канифа привлек ее к себе:

      – Скоро увидимся, принцесса Думаи.

      – Надеюсь, ты не станешь кланяться мне при встрече?

      – Придется. Но я не против.

      Унора ждала ее у снежного паланкина. Она крепко обняла дочь.

      – Я, когда жила во дворце, – шепнула она ей на ухо, – танцевала каждое утро, даже на снегу. Тогда твой отец меня и увидел.

      Думаи прижалась щекой к ее плечу:

      – Каждое утро, встречая рассвет, я стану обращать взгляд на дворец Антумы.

      – А я буду смотреть на гору Ипьеда. Каждый день, пока мы снова не увидимся.

      Они цеплялись друг за друга. Почувствовав, что мать дрожит, Думаи крепче прижала ее к себе. У нее болело в груди.

      Когда Унора отступила назад, Канифа оказался рядом, поддержал ее. И великая императрица тоже. Думаи позволила себе еще один взгляд на третью вершину – на далекий отблеск пика, золотой памятник ее мечтам, – и нырнула в темноту паланкина.

      Едва подошвы ее оторвались от снега, и Думаи с Ипьеды не стало.

      На всем пути с горы вниз Нойзикен па Думаи тревожили сны. Ей снился белый дракон, женщина в ловушке собственных костей, трещины, открывающиеся в иссохшей земле. Она не знала, часы или дни прошли до того, как дверь отворилась и ей помогли спуститься на землю.

      Земля!

      Впервые в жизни под ногами не лежал снег. Нет, она ступила на дорожку, ведущую к дому с зеленой крышей под краснеющими по осени листопадными деревьями.

      Вдали божеством возвышалась гора Ипьеда.

      Она впервые увидела гору, на которой прожила жизнь. Увидела во всем великолепии. Теперь она взирала на нее, онемев и благоговея, – на три ее белых пика, когти дракона.

      – Принцесса? – с любопытством спросил кто-то.

      Думаи опустила взгляд на седовласую, кругленькую, как груша, женщину, пялившую на нее глаза.

      – Ах, Манаи была права. Вы так похожи на его величество!

      Думаи постаралась держать себя в руках:

      – Вы