Старая-старая быль. Алёна Берндт

человек к ним ушел из Усолья. Тайно, на самой заре. Чудом я с ним у самых болот разминулся. Видать, с докладом он пошел… Лавка Сипягинская здесь, товара много, выручка есть. Люди в артель торфяную на заработки едут, с деньгами. Есть, с чего поживы ждать людям лихим.

      Катерина слушала парня, и холодела душа. Не ко времени хозяин дома в путь пустился, дом оставил. Хоть и брать у них нечего, всё, что скопили, Ефим увез в Вятку, по мудрому наказу отца, а искать станут – никого не пощадят. Все знают в Усольской, что Ефим артелью торфяной ведает!

      – Катерина, батюшка твой здоров ли? Подсобить может вам чем, пока Ефим в отъезде?

      – Спасибо, Проша, управляемся сами. Отец оздоровел немного, в свою избу пошёл. Сказывает, тоска берет его, по матушке моей покойной, а там вроде бы и с нею он… Столоваться к нам приходит, да ребят понянчить. Придет обедать, позову к нам ночевать, одному в избе в такое время негоже быть, да и мне с малыми детками не так боязно.

      – Матушка вас к нам звала приехать.

      – Что ты, Проша, как я дом оставлю? Скотина, огород… Ничего. Не одни мы – деревня большая, небось не дадим себя в обиду.

      – Я в другой раз, может статься, не смогу прийти. Так ты зря не сокрушайся, может Ефиму с отцом придется дольше в Вятке задержаться.

      Катерина кивнула в ответ Прохору. Она и сама понимала, что непросто теперь в путь отправляться, и даже сама желала, чтобы муж её побыл в Вятке подольше, может решится всё, изловят разбойников…

      – Ложись, отдыхай, – сказала она деверю, – После, как отобедаем, сседлаешь себе Чубара, к вечеру будешь в Березовке, верхом-то быстрее будет. Раз через болота хода нет, днем по дороге не так боязно, всё же народ ездит. А я пока к отцу пойду, ребятишки ждут, в лавку их свожу, за гостинцами.

      Катерина смотрела на парня, глаза которого покраснели от бессонной ночи, устало он привалился к стене под киотом:

      – Спасибо тебе, Прохор, что письмо принес, извелась бы я в ожидании мужа.

      Не успела Катерина выйти за дверь, а Прохор уже спал. Усталое тело расслабилось, он чуть улыбался, рассматривая диковинные картины, являющиеся ему во сне.

      А снились ему и сидящие вокруг ночного костра люди, со страшными косматыми бородами, злыми глазами, и легкой тенью скользил меж ними удалой незнакомец.

      Катерина торопилась с обедом, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Прохора. Но тот сам поднялся, добраться до Березовки он хотел до вечера.

      В избу, опираясь на клюку, вошел отец Катерины, Тимофей Петрович, и Прохор почтительно поднялся с лавки ему навстречу.

      – Ну, здоров буде, Прохор Федотыч, – дед протянул крепкую сухощавую руку.

      С улицы прибежали ребятишки, и притулились с обоих сторон от дядьки, поглядывая на него снизу весёлыми глазёнками.

      После наваристых Катерининых щей, Прохора снова начало клонить ко сну, но он вышел во двор, умылся холодной водой и отправился в конюшню, седлать Чубара.

      Тимофей Петрович вслед за Прохором вошел в конюшню и негромко сказал:

      – Расскажи мне, Проша, что на болоте