Баллада Редингской тюрьмы. Оскар Уайльд

дух любви, обретший плоть,

      Блистающий на радостном престоле!

      Так не рождались жены никогда!

      Морская глубь дала тебе рожденье

      И первых вод серебряную пену!

      Явилась ты – и вспыхнула звезда

      С Востока, тьме ночной придя на смену,

      И пастуху внушила пробужденье.

      Ты не умрешь: в Египте ни одна

      Змея метнуться не дерзнет во мраке,

      И не осмелятся ночные маки

      Служить предвестьем гибельного сна.

      Любви неосквернимая лилея!

      Слоновой кости башня! Роза страсти!

      Ты низошла рассеять нашу тьму;

      Мы, что в сетях Судьбы, живем, дряхлея,

      Мы, у всемирной похоти во власти,

      Бесцельно бродим мы в пустом дому,

      Однако жаждем так же, как и встарь,

      Избыв пустого времени отраву,

      Увидеть снова твой живой алтарь

      И твоего очарованья славу.

      Мотив Итиса[36]

      Священней Рима Темза, берега,

      Где море колокольчиков до дна

      Синеет, набегая на луга,

      Где пеной таволги окроплена

      Росистая лазурь, где Бог видней,

      Чем в кристаллической звезде монашеских

      теней.

      Не бабочка – лиловый монсеньор;

      Смотрите! Лилия заселена

      Князьями церкви – церковь и собор;

      Лениво щука нежится одна

      Среди тростинок, солнцем залитых:

      Епископ из чешуйчатых зелено-золотых.

      А ветер, беспокойный пленник рощ,

      Хорош для Палестрины, и ключи

      Органа для Марии будит мощь

      Искусника, и светится в ночи

      Сапфир-восток, предшествуя заре;

      Одр цвета крови и греха, и папу на одре

      Из темноты выносят на балкон,

      Когда внизу на площади народ,

      И кажется, фонтаны испокон

      Веков метали серебристый дрот,

      А папа хочет возвратить покой

      Народам буйным на земле бессильною

      рукой.

      Стыдит луну оранжевый закат.

      В моих глазах он затмевает Рим,

      Где весь в багряном шествовал прелат;

      Я преклонил колени перед ним,

      Дары святые трепетно почтив;

      А здесь прекрасней дикий мак средь

      золотистых нив.

      Благоухать зелено-голубым

      Полям бобовым. Даже вдалеке

      Их свежий дух отраднее, чем дым

      Кадильницы в диаконской руке,

      Когда священник служит, преложив

      Плоды земные в кровь и в плоть Христа,

      который жив.

      Пускай в капелле каждый голосист,

      Над мессою взять верх могла бы вдруг

      Коричневая пташка; влажный лист

      Трепещет, когда слышен этот звук,

      Как средь цветочно-звездных луговин,

      Аркадии, как в море, где песчаный

      Саламин.

      Как сладок щебет ласточки с утра!

      С рассветом косы точат косари,

      Воркуют вяхири, вставать пора

      Молочнице, наперснице зари;

      Поет она, веселая, скоту,

      В

36

© Перевод В. Микушевича.