Соно Вероника. Пьячере!. Верона Виера

руку.

      Уже штормит.

      И от тряски и от его симпатичного лица.

      – А сценарий? – смотрю на него и тру покрасневшую кисть.

      – Сценарий? – садится зачем-то обратно в кресло.

      А я стою. Мне уже жарко. От его изучающих взглядов и ватного одеяла. Надо закругляться. Хочу в душ.

      – Да. Что говорить, как себя вести в тех или иных ситуациях? Вдруг у людей возникнут вопросы? А они возникнут!

      – Зачем тебе сценарий? Это же жизнь, детка! Импровизируй!

      Улыбается, сверкая идеальным рядом зубов. Сидит нога на ногу, режиссер Якин!

      – То есть, если меня спросят, какой у тебя червячок… – скрючиваю указательный палец на слове “червячок”, – Тако-о-ой? – и, как рыбаки хвастаются уловом, отпускаю одеяло и раскидываю руки, – Или такусенький? – сужаю руки до размера спичечного коробка, – Я могу импровизировать?

      Он сидит и снова выпучивает глаза. И, зависнув на несколько секунд то ли от моего внезапно полуобнаженного вида, то ли от самого вопроса, тяжело выдыхает, сдвигает брови и трёт пальцами образовавшиеся складки на лбу.

      – Как. Всё. Запущено! – он убирает руку и качает головой. – Червячок? Ты серьезно? Вообще-то у него есть официальное название, даже юридическое…

      Не понимаю его удивление. А как я должна его называть: господин, мистер или сеньор?

      – Не-не-не. Даже слышать не хочу! – закрываю уши, предчувствуя его издевки, когда он встает с места. Брезгливо зажмуриваюсь.

      Через мгновение слышу его дыхание совсем рядом, боюсь открыть глаза. Ромка убирает одну мою руку и голосом с хрипотцой шепчет на ухо это резкое слово.

      Он будто мне им уши сейчас отрезал!

      Щёки горят настолько, что можно жарить на них тосты.

      Как же хочется есть! В животе урчит, и слышу усмешку. Открываю глаза.

      – Как ты вообще собираешься поступать в театральный, если обычное общеизвестное слово вгоняет тебя в краску? А? – он вскользь касается моей щеки и смотрит на меня, как на ходячее недоразумение.

      – Ты же мне поможешь! – отворачиваюсь на мгновение в окно, в обиде кусаю нижнюю губу и перевожу пронзающий взгляд на него.

      Почему мне должно быть стыдно за то, что я берегу себя для большой и настоящей любви? Пусть другие стыдятся, что в моём возрасте у них большой список партнеров и венерических заболеваний.

      – Ладно, будет тебе сценарий! Вечером скину, – он отступает и улыбается. – А тебе задание: записать на диктофон слово «ч-л-е-н» с разными склонениями… большой, упругий, умопомрачительный и так далее… и, как мантру, слушать и повторять в день по несколько раз с различной интонацией! Я проверю. – Он перестает улыбаться и серьёзно смотрит в глаза. – Иначе тебе никто не поверит! И мне соответственно. Тебя вообще ничего не должно смущать, если ты рядом со мной.

      – То есть для всех ты будешь чёткий парень – поймал меня в сети, а я простидижитация? Как-то не так ты мне всё это рекламировал?

      Это начинает раздражать. Или я просто очень голодная?

      – Нет, наоборот! Для всех ты должна быть такой же недоступной, но уже потому, что теперь – моя! В остальном