Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб. Борис Конофальский

не обращая внимания на адвоката, – как этот кот поймал молодую кошку, прыгнул на неё сзади и вцепился ей в спину когтями. Та, бедная, орёт, что есть силы, а этот гад не отпускает. Закогтился так, что за задние лапы не оттащить.

      – Вот гад, – сказал кто-то из публики.

      – Повесить его, – добавил другой.

      – Как же мы его повесим, – раздражённо произнёс судья, если ни потерпевшей нету, ни даже её трупа.

      – К чёрту эту юриспруденцию, – заявил Рокко, – есть же и гражданская позиция, в конце концов. Как мы будем жить в одном порту с такой заразой! – при этом он указал пальцем на кота.

      – Точно! – заорали пацаны. – Мочить его, козла!

      – Ну, раз так, – заявил судья, – то я снимаю с себя полномочия судьи и предлагаю решить судьбу этого облезлого садиста простым, гражданским голосованием.

      – Ура! – заорали пацаны. – Да здравствует судья и голосование!

      – Итак, господа, – взял слово Чеснок, – кто за то, чтобы повесить этого ублюдка?

      – Почему вешать? – возмутились некоторые кровожадные. – Отрубить ему башку при помощи маневрового паровоза.

      – Или утопить, – предложили другие.

      – Синьоры, синьоры, – урезонивал их Чеснок, – что за варварство, что за дикость? Мы же цивилизованные люди, а вы собираетесь кота на рельсы бросать. А вдруг маневровый паровоз уже в депо ушёл, а обратно пойдёт только к вечеру. Это что же, мы его до ночи казнить будем? Что у нас других дел что ли нету?

      – Ну, утопим тогда.

      – Неинтересно.

      – А может, спалим его на костре? – предложил веснушчатый малый.

      – Рыжий, – серьёзно сказал Рокко, – ты знаешь что? Ты болтай-болтай, да знай меру. Ты уж что-то больно жестокий какой-то – это, во-первых, а во-вторых, сжигание – это прерогатива инквизиции. Вот если б мы его уличили в ереси, дело другое. А так повешение или что-нибудь такое же милосердное.

      – Ну, давай голосовать, Чеснок, долго ты болтать будешь? – зашумели пацаны.

      – Давайте, – согласился Рокко, кто за то, чтобы этого сиамского подонка казнить гражданским судом через повешение?

      Все подняли руки, кроме Буратино и Сальваторе Швеймана. Бывший адвокат Жмых, видя такое дело, полюбопытствовал:

      – А ты что, очкарик, не голосуешь?

      – Я категорически против смертной казни.

      – Вечно найдётся какой-нибудь ренегат, – сказал Жмых.

      – Я – не ренегат и к этому коту испытываю чувство острой неприязни, – сказал Сальваторе, – но убийство я не приемлю даже в форме правосудия.

      – Эй, ты, полегче. Ты тут незыблемость устоев общества не колебай, – сказал ему Рокко, – а то вот с этого и начинается. Сначала критикуют, а потом бомбу кидают, а потом рыдают, что их в кандалах пожизненно держат.

      – И вообще, ты давай тут не пропагандируй, – произнёс бывший судья, – самому, может быть, голова не дорога – это твоё дело, а нам попадать в политические списки резону нету.

      – Да я же не в том смысле, – перепугался Сальваторе, – я не пропагандирую. Просто как интеллигентному человеку мне неприятна эта грустная действительность и насилие вообще.