В закрытом гарнизоне. Валерий Ковалев

без звука,

      Пустили в действие дубинку из бамбука,

      Тюк прямо в темя и нету Кука.

      Но есть, однако же, еще предположенье,

      Что Кука съели из большого уваженья.

      Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка,

      Ату, ребята, хватайте Кука.

      Кто уплетет его без соли и без лука,

      Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука.

      Кому-то под руку попался каменюка,

      Метнул, гадюка, и нету Кука.

      А дикари теперь заламывают руки,

      Ломают копья, ломают луки,

      Сожгли и бросили дубинки из бамбука.

      Переживают, что съели Кука.

      – М-да, – клевые песни у Высоцкого, одно слово, талант, – значительно говорит Славка, когда звучит заключительный аккорд, и Леха согласно кивает, – а то!

      – Вот бы закантачить с ним и получить автограф, – мечтательно тянет Годок, – такой интересный человек.

      Славка с Лехой переглядываются, и у них одновременно возникает мысль разыграть молодого.

      – А ты че, разве не в курсе, что брат Высоцкого служит у нас на лодке? – с невинным видом заявляет Славка и незаметно подмигивает Желудку, что б молчал.

      – ?!

      – Ну да, – поддерживает приятеля Леха, – служит.

      – Так это старший лейтенант Высоцкий? – делает круглые глаза Годок и кивает в сторону офицерского коридора (старший лейтенант заступил с утра обеспечивающим, и припухает у себя в каюте).

      – А чего тут удивительного? – сладко зевает Желудок. – У Славки вон, батька генерал, а он тоже у нас служит. – Диалектика.

      Отец у Гордеева действительно генерал, и именно он определил свое чадо в подплав, для перевоспитания.

      – Так что, Миня, – хлопает Леха по плечу Годка, – можешь смело топать к старшему лейтенанту, пусть сведет с братом.

      – Как это? – морщит тот лоб и недоверчиво косится на сослуживцев.

      – Да очень просто, – наклоняется к парню Леха. – Постучишь в каюту, представишься, так, мол, и так, я почитатель вашего брата. Не дадите ли адресок, что б списаться и получить автограф?

      – А он меня того, не пошлет? – чешет в затылке Лямин. – Это вам ни хухры – мухры, сам Высоцкий.

      – Не, не пошлет, – уверенно заявляют философы. – Он добрый. Так что, давай, топай.

      Пару минут Лямин колеблется, затем встает с банки и направляется к своей тумбочке.

      Потом открывает дверцу и поочередно извлекает оттуда шариковую ручку и тетрадь.

      – Давай, давай, не дрейфь, ты ж подводник – подбадривают его Гордеев с Крыловым, а Желудок громко икает и думает чего бы еще пожрать.

      «Годок» проникается чувством собственного достоинства, решительно направляется в сторону высокого проема кубрика, затем следует по затемненному коридору и останавливается перед нужной дверью.

      – Тук-тук-тук, – осторожно в нее стучит и, дождавшись ответа, входит.

      – Чего тебе? – лениво поворачивает к нему голову от мерцающего экрана «Спутника», полулежащий на койке обеспечивающий.

      Настроение