Исаев и его крест. Нао Хольм

Вика. – Ты знаешь, как я к этому отношусь.

      – Прекрасно! – огрызнулся Ваня. – А мне как прикажешь быть? Я скоро буду ночевать под забором.

      – У тебя никто не может отобрать дом!

      Ваня рассмеялся:

      –Томка московская может отобрать у меня всё, что угодно. Оля меня ненавидит. И Пашу. Особенно за то, что он теперь у нас поп. Мне даже кажется, если бы Пашка не пошёл в церковники и не стал «антисоциальным элементом» – она бы, может, и не выгоняла меня.

      – Это ты надежду ищешь, – сказала Вика просто. – Они бы всё отняли, даже если бы отец Павел был самим господом богом, такие жадные!

      Дальше шли молча вдоль забора до самого заброшенного дома бабки Вероники. Там Вика остановилась и сказала:

      – Надо разойтись. Пора мне вернуться.

      Ваня глянул мельком на запертую дверь, на покосившееся крыльцо и вдруг заметил в траве заброшенный колодец. Его заколотили крышкой для надежности.

      – Я тебя провожу.

      – Что это за нотки в голосе плаксивые, – улыбнулась Вика. – Ты что раскис, Исаев? Ты шпион или сопля? – Ваня тихонько толкнул Вику вместо ответа. Они пошли по аллее. Тут было много ребятни, смеха, и Ване стало легче. Когда вокруг суета и вопли: «Да здравствует наука, спорт, прогресс… ЦК КПСС…» – думать печальные мысли сложно.

      – На дискотеку пойдёшь вечером? – спросила вдруг Вика, когда они уже подходили к задней двери кухни.

      – Не, – отмахнулся Ваня.

      – Ты, небось, там ещё не был, на танцах.

      – Ой, ну и что?

      – Я так и знала, что зассышь девчонок позвать. А они, может быть, ждут, пока их такой полосатик на танцы пригласит.

      –Хватит, Золотарёва! Ты прекрасно знаешь, что я не хожу на танцы.

      – Соглашайся, – настаивала Вика, заглядывая Ване в глаза.

      У неё самой глаза были светлые, водянистые, без четкого круга радужки. И оттого Ваня едва-едва ловил её взгляд, даже когда Вика смотрела в упор.

      Он нехотя согласился, предвкушая, как Мурат и Лёня станут смеяться над ним, пока он будет с Викой обниматься в медленном танце. Он знал, что она на «медляк» его потащит. Вике всегда нравилось дразниться и давить на самое трудное, что Ване не давалось – это сходиться с людьми и проявляться на публике. А откажешь, так станет смеяться. На все просьбы Вани вести себя прилично, Вика всегда отвечала одно: «я человек беспартийный, к тому же тёмный. Что думаю, то и говорю. Какой спрос с кухарки, Исаев?»

      И Ваня не спрашивал.

      Попрощались. Он уже почти ушёл, когда заметил, что на руке нет часов.

      Вздохнув, он вернулся к заднему входу кухни. Вика ждала его, облокотившись спиной на деревянную балку у крыльцо, и поигрывала часами его дедушки, перекатывая их между пальцами.

      – Раззява, Исаев, – посмеивалась она, – обула тебя как детсадовца.

      – Давай сюда, – улыбнулся Ваня и надел часы «Победа» на запястье.

      – Расту, да? – смеялась Вика.

      – Смотри, головой в небо упрешься, – ответил Ваня кисло. – Я думал, ты завязываешь.

      – Это