Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

Раму оставишь, Адольф. Рама хорошая, дуб.

      – А этих куда денете? – спросил Равич. – Всех этих Альфонсов и Франко?

      – Как куда? В подвал. Вдруг опять понадобятся.

      – То-то у вас в подвале, наверно, красота. Мавзолей, правда, временный. И много там еще?

      – Конечно! Русские. Несколько Лениных в картонных рамках, про запас, потом последний царь, тоже несколько штук. Эти от умерших постояльцев остались. Один портрет вообще замечательный, оригинал, масло, роскошная золоченая рама. Хозяин с собой покончил. Итальянцы есть. Два Гарибальди, три короля и один Муссолини, правда, плохонький, на газетной бумаге, еще с тех времен, когда он социалистом был в Цюрихе. Ну, он-то, впрочем, уже только как раритет интересен. Его никто к себе вешать не хочет.

      – И немцы есть?

      – Сколько-то Марксов, этих больше всего, один Лассаль, один Бебель, потом групповой снимок – Эберт, Штреземан, Носке14, ну и еще там по мелочи. Носке, кстати, уже чернилами замазан, он, как мне объяснили, с нацистами связался.

      – Это правда. Можете отправить его к Муссолини. А на другую сторону немцев у вас нет?

      – Ну как же. Один Гинденбург, один кайзер Вильгельм, один Бисмарк и даже, – хозяйка улыбнулась, – один Гитлер имеется, в плаще. У нас комплект на все случаи жизни.

      – Как? – изумился Равич. – Даже Гитлер есть? Но этот-то как к вам успел пробраться?

      – От одного гомосексуалиста остался. Он в тридцать четвертом заселился, ну, когда у вас там Рёмаи многих других поубивали. Все время боялся и молился без конца. Потом один богач аргентинец его с собой забрал. Имя у него смешное было – Пуцци. Хотите на Гитлера взглянуть? Он в подвале.

      – Не сейчас. Не в подвале. Лучше дождусь, когда вся эта красота в комнатах висеть будет.

      Хозяйка стрельнула в него своими черными бусинами.

      – Ах вон что, – догадалась она. – Хотите сказать: когда они сюда эмигрантами приедут?

* * *

      На входе в «Шехерезаду» в роскошной ливрее с золотыми галунами стоял Борис; он любезно открыл дверцу их такси. Равич вылез. Морозов ухмыльнулся:

      – Ты вроде к нам не собирался.

      – Да я и не хотел.

      – Это я его притащила, Борис. – Кэте Хэгстрем уже обнимала Морозова. – Слава богу, я снова с вами!

      – Душой вы русская, Катя. Одному богу известно, как это вас угораздило в Бостоне родиться. Вперед, Равич! – Морозов распахнул тяжелую дверь. – Велик человек в своих намерениях, да слаб в их осуществлении. В этом и беда, и прелесть рода человеческого.

      Зал «Шехерезады» был оформлен в виде восточного шатра. Здесь обслуживали русские официанты в красных черкесках. Имелся и свой оркестр из русских и румынских цыган. Гости сидели за низкими столиками на банкетках-диванчиках, расставленных по кругу вдоль стены. В зале было довольно темно и довольно людно.

      – Что будете пить, Кэте? – спросил Равич.

      – Водку. А цыгане пусть играют. Хватит с меня «Сказок Венского леса» в ритме парадного марша. – Она скинула

14

Эберт, Фридрих (1871–1926), Штреземан, Густав (1878–1929), Носке, Густав (1868–1946) – немецкие политические деятели, в 20-е годы – лидеры правительства Веймарской республики.