Сашкино лето, или Четыре неудачных операции доктора Снегирева. Антон Москатов

не уходи, – попросила девочка, боясь пошевелиться, демонстрируя искреннюю беззащитность обиженного судьбой, брошенного ребенка. – Ты хороший…

      – Маленькая… мне идти надо, – сказал Саша, чувствуя, как пила боли разрезает сердце. Воспоминание уткнулось в образ дочки, которая, по его измышлениям, так же оказывалась брошенной, живя с матерью и навязано любимым отчимом. И возник образ маленького его, тоже обделенного любовью, но одаренного высокими требованиями, такими, что в четыре года Сашку оставляли приглядывать за больной, пережившей третий инфаркт, прабабушкой, забывая, что в таком возрасте дети ходят в садик, чтоб играть с плюшевыми собаками и зайцами, а не греть на газу борщ для умирающего человека, желавшего не есть от пуза, а тихого спокойного умиротворения. – Тут еще детки есть… Им помочь надо.

      Девочка обвела потускневшим взором приемный покой, едва замечая творившуюся суету. И, казалось, только заметила ее.

      – Да, дядя, надо помочь, – принимая жестокую, обыденную реальность с нереальной для столь юного возраста осознанием, но, теряя последнюю веру в человеческую доброту, по крайней мере, для нее лично, согласилась девочка. Но, собирая в кулак тщедушную храбрость брошенного маленького человечка, настойчиво попросила, – а потом приди ко мне, принеси шоколадку… Я очень люблю шоколадку… Только у меня животик тоже болит… Сильно – сильно… Как ручка…

      – Снегирев, черте что твориться! – Олицетворение Матери – Земли – Марина, немыслимыми путями проскользнувшая мимо Сашки, уже переодетая и готовая ко всем испытаниям грядущей ночи, выскочила из лифта, – Ты куда запропастился?! … В операционную – живо… Маратович рвет и мечет!

      – Он меня сю-ю-ю-у-уда послал, – констатировал факт Сашка, растягивая в обиде слова.

      – Передумал, – отрезала сердобольная Марина, переживающая человеческое страдание живее Снегирева, но каждую секунду оставаясь профессионалом до мозга костей. – Живее, живее!

      – Маленькая, зовут тебя как? – поворачиваясь, спросил Снегирев.

      Детеныш на глазах ожил, будто стал больше, превращаясь из сбитого в кучку комочка в живое существо, маленького, но человечка, понимая – интересуются им не ради праздного любопытства:

      – Маша… Маша Малютина…

      – Маша, сейчас тебя отведут в палату, а я освобожусь и принесу шоколадку. Хорошо?

      – Хорошо, – живо согласилась девочка, и послушно соскочила с кресла, собираясь идти вслед за сестрой, – только, дядя, я вкусные шоколадки люблю, с орехами… Принесешь?

      – Принесу, – вымученно улыбнулся Сашка, – только ты врачу не забудь сказать за животик. Хорошо? … не забудь! – крикнул вдогонку, а девочка еще раз обернулась, кивая и широко, но, как-то грустно улыбаясь.

      – Неужели, в Снегиреве человек проснулся? – Марина без злобы, с изрядной долей жалости, то ли к девочке, то ли врачу, спросила Сашку, но, тут же поморщилась. – Пьяный?

      – Бессмысленно отрицать очевидное.

      – Обидно,