Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга. Мила Сович

Милорадович, морщась, прислонился боком к балясине крыльца, запахнул шинель и полез за кисетом. Глинка вытащил новинку – серные спички. Англичане молчали, но с явным упреком смотрели на обер-полицмейстера, который невозмутимо вытирал рот платком и поправлял щегольской галстук.

      – Ну и свинарник же здесь, Иван Саввич, – сказал ему Милорадович по-русски, раскурив наконец трубку. – Часто вы тут бываете?

      – Достаточно, – Горголи вежливо улыбнулся. – Привык уже, ваше сиятельство.

      – И что делать станем?

      Горголи пожал плечами.

      – Поверьте, я не раз входил в Сенат с соответствующими представлениями. Тюремный устав еще со времен государыни Екатерины требует раздельного содержания заключенных по полам и тяжестям обвинений, но…

      – Но, Бог мой, когда бы на это еще и расщедрились!

      Горголи кивнул и озабоченно посмотрел на подмерзшую грязь во дворе. Расправил и надел шляпу, покосился на англичан.

      – А с этими что делать?

      – Благодарить, – серьезно ответил Милорадович, и Горголи вновь усмехнулся.

      – Рядом с их Норфолком у нас в Нерчинске сущий курорт, ваше сиятельство! Но государь, кажется, прислушался к их жалобам?

      В шутливом тоне его мелькнуло нешуточное беспокойство. Милорадович потянулся, с явным наслаждением вдыхая чистый воздух.

      – Через два дня доложу государю ответ на их жалобы, Иван Саввич.

      – Через три, – быстро сказал обер-полицмейстер и добавил, будто оправдываясь: – Вы ведь на доклад к государю ходите по утрам?

      – По утрам, вы правы. А успеете?

      – Если раздать арестантам все требуемое сегодня? День прибавил на склоки и драки, но ведь люди же они, Михаил Андреевич! Отмоют!

      – Хорошо, через три дня. Но что дальше, Иван Саввич?

      Горголи помялся, косо поглядывая на терпеливо стоявших в сторонке квакеров.

      – У англичан благотворительствуют в тюрьмах филантропические общества. Признаться, я в это мало верю, да и за много лет вы, граф, первым из Совета изволили полюбопытствовать на состояние тюрем, но… – он умолк, разводя руками.

      Милорадович задумчиво нахмурился.

      – Это может быть весьма дельно. Зря головой качаете, Иван Саввич! Когда мой план компенсаций киевским погорельцам был признан «несоответствующим благотворительному намерению государя», я все деньги так и выплачивал – сбором среди киевских дворян.

      Горголи тихо засмеялся.

      – Да, вы у нас филантроп известный! Что, кстати, с тем крепостным поэтом? Я в «Ведомостях» видел и в «Северной почте».

      – С Сибиряковым? Уже почти всю сумму собрали. Правда, полковник Глинка с утра начал воду пить для того, что на чай денег нет. Так, Федор Николаич?

      Глинка, все еще глотающий воздух, был захвачен врасплох и смутился.

      – Ваше сиятельство! Ведь надо же что-то делать для несчастных…

      – Погоди, душа моя, – остановил его Милорадович и ненадолго задумался. – Иван Саввич, вы нынче к Лопухиным на бал появитесь? Великий князь Николай с супругой там будут, а у меня с ним, как он бригадой