Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга. Мила Сович

трех сестер? – робко перебила Любаня.

      – Веру, Надежду, Любовь, – пояснил граф с улыбкой. – Это уж он мне сам рассказал, потому как сильно обрадовался. Молодец, говорит, Миша, ты русский, знаешь трех сестер. С ними правда, с ними Бог. С тем и ушел. А я остался дальше росписи от интендантов сводить друг с другом.

      Николка захихикал.

      – Любаня вот сидит. Верочка по нашему классу учится, подружка Кати. А Надежда…

      – Николка, это же святотатство! – возмутилась Любаня, но граф Милорадович развеселился.

      – Может, ты и прав, хотя вряд ли Суворов имел в виду именно это. Бог мой, Катя, вы здесь наконец-то? Я не хотел вас так безобразно пугать.

      Катя смешалась, вскочила, пискнула что-то невнятное. Граф Милорадович встал тоже. Не слишком высокий, он все же оказался крепок и ростом на голову выше нее, не просто так в коридоре его фигура показалась огромной! Она беспомощно теребила юбку, опустив глаза и не зная, как отвечать. Милорадович вдруг заложил руки за спину и смешно изогнулся, наклоняясь, чтобы заглянуть ей в лицо.

      – Глянь, сестрица – журавль! – озорно прошептал Николка, но вышло громко, на всю библиотеку, и обе девочки невольно хихикнули. Граф и правда напомнил Кате какую-то птицу, и взгляд его стал тоже птичий – круглый и озабоченный. Галстук у него был смят и ослаблен, и почему-то очень захотелось поправить.

      – Простите меня, ваше сиятельство, за мою безобразную выходку, – вспомнила Катя слова Ежовой. – Вы были столь любезны, что…

      – Пощадите, душа моя! – шутливо взмолился Милорадович. – Вы так чудесно танцевали! И с моей стороны следовало предупредить о своем присутствии, – он протянул ей руки. – Помиримся?

      Робея, Катя едва решилась дотронуться пальцами до теплых ладоней.

      – Катя хорошо танцует, – сообщил Николка, озорничая и страшно картавя. – Она по нашему классу первая!

      – Это у Дидло-то? Бог мой! Никак будущая прима?

      Николка вздохнул, снова сжал в ладошке Георгиевский крест.

      – А я на войну хочу. Хоть глазком на Италию глянуть.

      Милорадович легонько пожал и сразу выпустил Катины руки.

      – Для этого войны не надо, душа моя. Да и что – Италия? Вон на Катю посмотри, она лицом вылитая итальянка.

      – Правда? – Николка даже со стула спрыгнул и подбежал к Кате, разглядывая ее с небывалым вниманием.

      – Не балуй, – строго сказала ему раздосадованная Катя и добавила по праву старшей: – Лучше верни его сиятельству орден, еще забудешь.

      – Tiens! Vous êtes là21! – воскликнул князь Шаховской, заглядывая в библиотеку. – А мы уж не знали, где искать вас, граф! А ну спать, сорванцы! – пригрозил он детям.

      Николка брызнул в двери.

      – А крест? – вскрикнула Катя. – Николка, верни!

      – Оставьте, Катенька, – попросил Милорадович, смеясь. – Не иначе, пойдет ночью на нечисть охотиться, да что за беда? Поутру вернет.

      Кате вновь показалось, что про охотничьи знаки он что-то им не договорил.

      – Чтоб вернул,

21

Смотри-ка! Вы здесь! (франц.)