Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга. Мила Сович

гости, захлопали громче.

      Катя вспыхнула до ушей, но Шаховской нахмурил брови – она встала в позицию, поднимая руки, и почувствовала вдруг, что ей уже не страшно, а весело, и она может, как истинный Амур, на деле поражать сердца этой великосветской публики меткими стрелами любви. Повторить ей довелось всего несколько па – сколько сыграли музыканты по молчаливому жесту князя, но раскланялась под аплодисменты она свободно и вприпрыжку умчалась за дверь, будто у нее выросли волшебные крылья.

      – Хороша, – заключил Остерман, поправляя очки.

      Милорадович повернулся к нему.

      – Значит, одобряете?

      Остерман прищурился.

      – Что именно?

      – Катенька – в некотором роде моя protégé26. Я и князя упросил, чтобы она нынче эту партию представляла.

      – Странные у вас protégés, Михайла Андреич! – рассмеялся Остерман. – Я бы понял, если бы она Флору представляла или другую какую заглавную партию, а здесь…

      – Бог мой, Александр Иваныч, Флору ей танцевать рановато! А вот кого выпустить Амуром в Большом театре – Шарль Иваныч думает как раз. И про Катю тоже.

      Остерман сложил очки и устало потер висок.

      – Ежели Дидло сам про нее думает, какая же она вам protégé? Впрочем, я в закулисных интригах не разбираюсь, а танцует девочка и правда неплохо.

      За дверями давно оттанцевавшая свое Верочка едва не задушила Катю в объятиях.

      – Ах, миленькая, ты так чудесно танцевала! Так замечательно, сердце мое, у тебя талант огромнейший!

      – Полно, Верочка, оставь, – слабо отбивалась Катя. – Вздор какой говоришь, сплошная начинка выходила…

      – А вот и не начинка! Не вздор! Миленькая, из нас никто и вполовину так этой партии не знает! Я смотрела, все в восторге были, глаз с тебя не сводили!

      – Все? – вдруг вскинулась Катя, схватила ее за руки. – Веруня, а он что же?..

      – Кто? – оторопела Вера.

      Катя прижала ладони к лицу.

      – Боже, что я говорю? Все вздор, Веруня, вздор. Я испугалась.

      Верочка крепко взяла ее за плечи, развернула лицом к свету.

      – Сядь! – распорядилась она, толкая Катю в угол к стульям. – Бела, как смерть, на ногах не стоишь! Кукушка ты, разве можно так волноваться? А ну как Шарль Иваныч тебя выберет представлять, ты что же – ляжешь и помрешь там? Посиди, сердце мое, я тотчас буду, только уксуса спрошу, тебе виски протереть.

      Про уксус Верочка забыла, заболталась с подружками о грядущем выборе танцовщицы для настоящей роли. Впрочем, и Катя быстро забыла свой странный вопрос, заглядевшись в дверную щелку на салонные танцы, которые сменили балет. Воспитанниц училища, разумеется, танцевать не приглашали, но они во все глаза провожали летящие по залу в вальсе пары.

      – А Пушкин-то не танцует, – шептались девочки.

      – А генеральша-то Керн…

      – Полно, пока князь Шаховской здесь, и мы не уедем.

      – Ой, миленькие, мне бы такое платье!

      – Убила! И в залу, с господами сенаторами танцевать!

      – А

26

Протеже (франц.)