Все сложно. Тара Девитт

сказала мне, что совмещает составление списков в телефоне с мастурбацией, чтобы «приучить мозг все организовывать и структурировать»: мол, так он привыкнет получать удовольствие от порядка. Должен выработаться рефлекс, как у собаки Павлова. При воспоминании о том разговоре я сжимаю губы, подавляя усмешку. Застенчивость? Нет, это точно не про Фарли.

      Я хватаю ее пальто, оставленное за барной стойкой, и мы начинаем пробираться к выходу, попрощавшись с Мариссой, которая сегодня работает в баре. Они с Фи подружились еще в начальной школе, а теперь вместе снимают комнату с двухъярусной кроватью. Марисса тоже владеет языком глухонемых, и Фарли уговаривает меня нанять ее в качестве репетитора для Хейзл. Наверное, в ближайшее время я так и поступлю.

      Помогая Фи надеть пальто, я чувствую, как внутри растет какая-то странная надежда непонятно на что. Это ощущение начинает искриться внутри меня бенгальским огнем, когда Фарли задерживает мою руку на своем плече и, повернув голову, коротко улыбается.

      Хлоп!

      Внезапно я получаю полотенцем по затылку. Оборачиваюсь. Марисса показывает на притолоку, под которой мы стоим, и, стараясь перекрыть шум переполненного зала, кричит из бара:

      – Омела![4]

      Фи вдруг перестает улыбаться.

      – Прекрати, Марисса! – говорит она и, взяв Хейзл за руку, пулей выскакивает за дверь.

      Я устремляю на барменшу гневный взгляд, но та уже обслуживает неуемную студенческую компанию.

      – Джонс! – кричу я, пытаясь догнать Фарли.

      – Папа?! – произносит она в тот момент, когда я выхожу на улицу.

      Проследив за ее взглядом, я вижу хмурого мужчину; волосы у него такого же каштанового цвета.

      – Папа, что ты здесь делаешь? – спрашивает Фи, вся как будто съежившись.

      – Пришел к тебе, хотел пригласить к нам на рождественский ужин. Но дома тебя не оказалось, и тогда я понял, что, скорее всего, ты здесь. – Он встряхивает головой и, разочарованно скривив рот, продолжает презрительно: – Уж не знаю, догадываешься ли ты, как я тобой горжусь. Это же такая радость для любого отца! Видеть, что дочь нашла своим языковым способностям блестящее применение! Рассказывает про дерьмо и минеты!

      – Папа, перестань, – шепчет Фи прерывающимся голосом.

      – Фарли, когда ты наконец поймешь? Это не настоящая работа! Неужели ты не хочешь сделать для общества что-нибудь полезное? Ладно, черт с ним – с обществом. Неужели ты не хочешь чего-нибудь стоящего для себя? Тебе не нужен стабильный доход? Не нужна медицинская страховка?

      – Папа, я… Сейчас дела идут неплохо. Правда. Меня стали приглашать в разные клубы, я много работаю… – отвечает Фарли как будто бы не своим голосом, ярким и сочным, а его безликой оболочкой.

      – Ты ничего не воспринимаешь всерьез. Ни-че-го. Вбила себе в голову, что должна мне за что-то мстить. Но я-то желаю тебе добра! В твоей жизни нет ни капли стабильности… Ну а это еще кто? Ты с ним спишь? – Мужчина показывает на меня пальцем. Я прижимаю к себе Хейзл. – Вы вместе занимаетесь этой словесной

4

По старинной европейской традиции, мужчина и женщина, стоящие рядом под рождественским украшением из омелы (вечнозеленого шарообразного кустарника, паразитирующего на ветках деревьев), должны поцеловаться.