Четыре тетради (сборник). Константин Крикунов

проститутки, штук семь-восемь старух, поющих про молодость.

      Говорю с официантом по-немецки.

      – До 00.00 не ем ни рыбы, ни мяса.

      – В таком случае вам нужно идти отсюда на шуй.

      Нет, мягче:

      – В таком случае вам нужно идти в верхний ресторан.

      Там нет ни рыбы, ни мяса.

      Христос Воскресе!

      Турки, дети, то излишне услужливы, то обидчиво грубы.

      А в России сейчас – Крестный ход.

      Немка смазывает пальцем сливки с ободка кофейной чашечки, и пальчик облизывает, пока никто не видит, моет водой, оглядываясь, ставит на тарелку, поболтав, вверх дном, ждёт-ждёт, оглядывается, тащит к выходу, спрятав в рукав, поговорила, остановилась, уплыла.

      Крестит стакан: – Изыди, нечистая сила, останься чистый спирт.

      Приветствие в монастыре, трудник монаху:

      – Харе Кришна! (Сидит у помойки.)

      Чёрненькая девушка потёрла тыльной стороной указательного пальца ресничку.

      – Чем девушки отличаются? – Вниманием к ресничкам.

      Опыты с глиной, девичьи грёзы.

      Птенец как огонь.

      Кот Диоклетиан.

      Вышел, пытался окропить лесного мотылька.

      Вода розовая.

      «Потому что победа течёт в нашей крови», – пишет Григорян в газете Вера.

      «Господь простит оплаканные грехи», – пишет Лена Григорян.

      Песок. Растёт овёс. Куст плексигласа. На корабли ходить нельзя. Солнечно. Мелко.

      Капает дождь. Час ночи. Был в монастыре. Стирают бельё.

      Бомба похожа на яйцо.

      Грибы нанизал на ветки, как белка.

      Кверху лапами десятки мёртвых мух. Затопил печку, зашевелили лапами, завоскресали. Сметал в совок, шевелящихся, – в печь. Дом-побоище: головы, крылья, лапы и туловища. Сметаю и жгу в ольхе.

      Каша с сухими грибами. Серые поля и розовые леса.

      Последние сугробы в ложбинах, лисьи и птичьи следы, новые, свежевырытые мышиные норы. Муравьи уже копошатся. Обратно – через кладбище?

      Поля и леса молчали. И вдруг в роще над могилами. Нет.

      Поля и леса молчали и были полны движущихся клубов воздуха; обугленный пень, похож на чёрного ангела; пальто на ветке у дерева, как старик с повисшей рукой, прислонившийся к дереву лбом.

      И вдруг в роще над могилами – не торжественный, а детски весёлый не хор, не щебет, а радостный гвалт птиц над синими (…) в пёстрых, ярких, разноцветных… цветах между крестами. Гвалт, как в освещённый первым… Детский сад после завтрака, солнце в комнате, новые узнавания друг друга, как радость предвкушающих – воскресение – уже! – победу над смертью и зимней тишиной, над мёртвым ещё кладбищем.

      Печальный вторник Страстной седмицы, когда… Тайны дочерей.

      Костёр. Тележка в верёвочках. Топор (взлом) – кипяток, варенье – (сгоревший сосед), мокрый старик (кипяточку). Цыганка на лошади, скачущей до его двери – которая со мной в автобусе – жизнь – как справиться? – кто насылает – тот ли – или Он? –