Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

своих залатанных брюк и дырявых чувяков.

      – Будьте здоровы, друзья, – сказал я, прослезившись, и быстро сел.

      – Э-э-э… наш герой, никак, плачет! – обратился «топор» к «яйцу». – Сколько же в водке градусов?

      – Все восемьдесят!

      – Двадцать, готов биться об заклад! – сказал я и вытер слезы. – И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то попало!

      – Ладно, не беда… Я продолжаю, товарищи! – повысил голос тамада. – Вот мы говорили, что Бог создал обезьян, потом от обезьян произошли мы. Ерунда это… Большинство людей произошло от собственных родителей! Не будь наших родителей, мы и этой водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы выпить за родителей. Я не видел еще пьяного человека, который не вспомнил бы своих родителей!

      – Когда я напиваюсь, я ничего не помню, – сказал молодой блондин.

      – Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! – сказал «индюшиное яйцо».

      После тоста за родителей мы осторожно подняли блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.

      – Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно икает! – предупредил нас «топор», но было уже поздно.

      Блондин взорвался, словно вулкан. Не успели мы опомниться, как башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, «индюшиное яйцо» и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного извержения, стоял, словно Христос среди грешников, и дико хохотал.

      – Ах ты, мерзавец! – взвизгнул «топор» и, сорвав с плеч свой поруганный башлык, вышвырнул его в окно.

      – Стащите его вниз, свинью этакую! – зарычал «индюшиное яйцо».

      – Представляете, какой ужас! Что же мне теперь делать? Главное – не моя! – стонал пассажир с билетом, вытирая платком сорочку.

      – Завяжите ему рот полотенцем, – посоветовал кто-то из соседнего купе.

      – В чем дело, товарищи? Неужели лопнул бочонок? – раздался вдруг тихий голос блондина.

      С верхней полки, из полумрака, выглянуло его сконфуженное, бледное, словно мел, лицо.

      – Ты еще издеваешься над нами, подлец?! «Лопнул бочонок»! У тебя что, винегрет в бочонке?! А?! Вот я тебе!.. – Разъяренный Амбако ринулся на полумертвого от страха блондина. Его с трудом удержали.

      …Спустя полчаса тосты возобновились. Вскоре за трапезой остались лишь я и Амбако.

      – Я хочу, чтобы ты, дядя Амбако, познакомился со мной ближе, – попросил я.

      – Кто ты такой?

      – Я – Зурикела Вашаломидзе!

      – Что ж, фамилия у тебя хорошая, и выпить ты, видать, не дурак. А чей ты сын?

      – Я сын моей бабушки, Иллариона и Илико.

      Амбако вытаращил глаза.

      – Может, еще чей-нибудь? – спросил он наконец.

      – Больше ничей. Только троих. Я петь хочу.

      – И потому едешь в Тбилиси?

      – Нет, в Тбилиси я еду учиться. Ведь у меня есть аттестат зрелости. А у тебя есть? Нету? Ты и знать не знаешь, что такое аттестат зрелости. Да здравствует учение! – сказал я и опорожнил стакан.

      – Я вот что тебе скажу… Ты, видать, неплохой парень…