Дражайший плут. Элизабет Хойт

года назад, когда я только начала сажать свой сад, мое слабеющее зрение лучше всего различало белый цвет, – сказала Феба. – И, разумеется, еще потому, что белые цветы обычно пахнут сильнее других.

      Он ничего не ответил: только крепче сжал ее плечи, – и она даже обрадовалась, что сейчас с ней именно капитан. Будь рядом Гера, Максимус или кузина Батильда, и ей пришлось бы сочувствовать их страданию – страданию из-за ее потери, – а капитан Тревельон просто давал ей ощущение своего надежного присутствия. Не станет же он рыдать от жалости к ней или придумывать слова утешения.

      И это было по меньшей мере приятно.

      – Это глупо, – продолжала Феба, – оплакивать неизбежное. Я знала, что лекарства нет, и сама настояла, чтобы Максимус прогнал всех этих докторов и чудотворцев. Я знала…

      Она с трудом сдерживала рвавшиеся из груди рыдания и, закрыв ладонями рот, судорожно хватала воздух, дрожа всем телом.

      Он погладил ее по волосам, привлек голову к себе на грудь, чтобы она могла вволю выплакаться, заливая слезами его рубашку. Один из его пистолетов больно врезался ей в щеку, но сейчас было не до этого. Феба плакала, пока мокрое лицо не стало красным, нос не забился, а в глаза словно насыпали песок. Потом, немного успокоившись, она слушала, как бьется его сердце, ровно и громко.

      – Немного похоже на смерть, – прошептала она скорее самой себе. – Все мы знаем, что когда-нибудь умрем, но по-настоящему не верим.

      На миг рука, по-прежнему лежавшая у нее на голове, болезненно напряглась, затем исчезла, переместившись на плечи.

      – Вам рано говорить о смерти, миледи.

      – Разве? – Она подняла к нему лицо. – Разве вот это не маленькая смерть? Я не вижу света. Я вообще ничего не вижу.

      – Мне жаль, – сказал капитан Тревельон, и его голос был, словно гравий, шуршащий и скрипучий, но тем не менее подействовал успокаивающе. – Мне очень жаль.

      Кажется, он действительно ей сочувствует.

      Она нахмурилась, уже хотела было что-то спросить, но услышала, как открылась дверь дома.

      – О-о боже! Кто там?

      – Пауэрс. Идет сюда, чтобы увести вас, – ответил Тревельон.

      Феба поспешно выпрямилась, обхватила ладонями голову, пытаясь привести в порядок волосы. Должно быть, у нее ужасный вид!

      – Как я выгляжу?

      – Как будто только что плакали.

      Его невозмутимый ответ, как ни странно, вызвал у нее смешок.

      – Знаю, что похожа на страшилище, но вы могли по крайней мере, солгать.

      – Вы действительно хотите, чтобы я вам лгал? – спросил он устало.

      Она нахмурилась, собираясь с ответом, и тут раздался голос Пауэрс, совсем близко.

      – Миледи, пришла портниха.

      – Черт! – пробормотала Феба. – Нам придется вернуться в дом.

      – Конечно, миледи, – как всегда, невозмутимо сказал капитан.

      Тем не менее она сжала его плечо, когда он вел ее к дому, и тихо сказала:

      – Благодарю вас, капитан.

      – За что, миледи?

      – За то, что разрешили намочить вашу рубашку соленой водой. – Она улыбнулась, хотя это было труднее