Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова. Сборник

без учета даты написания.

      Шарль Бодлер

      (1821–1867)

      Альбатрос

      Нередко для потех команда судна

      заманивает альбатроса вниз с высот.

      Они летят лениво, безрассудно

      за кораблем над горькой бездной вод.

      На палубе дощатой царь лазури

      испуган, неуклюж, спустившись с облаков.

      Распластанные крылья, сладившие с бурей,

      волочатся, как весла вдоль бортов.

      Крылатый странник – вот издевка злая! —

      красавец, ты смешным уродом стал!

      Тот тычет трубкой в клюв, а этот шут, хромая,

      глумится над калекой, что летал.

      Поэт похож на властелина неба:

      вверху послушен вихрь, а выстрел – не добьет.

      Внизу под свист волочит он нелепо

      своих огромных крыльев разворот.

      L`albatros

      Поль Верлен

      (1844–1896)

      «Слезы в сердце…»

      Слезы в сердце,

      как над городом капли дождя.

      И куда же мне деться

      от хандры, что льет в сердце?

      Кроткий шорох дождя

      по земле и по крышам.

      Сердце слышит, грустя,

      эту песню дождя.

      В сердце дождь лишь один.

      Сердце, ты осерчало

      на себя без причин.

      Нет измен, а лишь дождик один.

      Оттого сильно сердце болит,

      что не знает причин.

      Без любви, без обид

      сильно сердце болит.

      II pleure dans mon coeur

      Артюр Рембо

      (1854–1891)

      Пьяный корабль

      Вниз понесла меня река без сожалений,

      когда пришел конец меня тянувшим бурлакам

      и краснокожие их в качестве мишеней

      приколотили с воплями к раскрашенным столбам.

      Что в трюме залегло, мне безразлично было:

      фламандское ль зерно, английская ль пенька.

      Когда к матросам смерть в мученьях приходила,

      меня река спустила с поводка.

      Обратно гнал меня удар морского шквала —

      я, как ребенок, глух был к ярости твоей!

      И море зимнее, ликуя, бушевало

      и полуострова срывало с якорей.

      Шторм разбудил меня, пучина роковая!

      И щепкой танцевал я шесть ночей

      над мертвыми костями, забывая

      про глупые глаза береговых огней.

      Кислица краденая сладка обормоту —

      я был зеленой так же рад волне,

      что смыла винные потеки и блевоту

      и руль, и якорь оборвала мне.

      И окунулся я тогда в поэму моря,

      настой искристый этот стал мне люб,

      и проплывал в лазурном выжженном просторе,

      задумчиво качаясь, тусклый труп.

      И бред, и марево катящегося вала,

      тягучий ритм вечерней синевы

      сильней, чем спиртом и стихами, обжигало

      перебродившей рыжей горечью любви…

      Я видел молний трещины на небосводе,

      и черный смерч, идущий средь зыбей,

      и