Ф. А. Абрамов. Сборник. Федор Абрамов

головы, поздоровались. Она проводила их глазами. Далеко под горой в знойном мареве июльского дня серебром вспыхивали металлические зубья конных граблей, медленно двигались по лугу белые платки.

      – Учительница-то наша на войну собирается, – услышала она голос Сениной матери.

      Наденька насторожилась.

      – Как же, – ответила старуха, – девка в самом соку – к парням норовит…

      – Поворочала бы сена с нами, прыти-то небось поубавилось бы, – захохотала Сенина мать.

      Кровь бросилась ей в лицо. Наденька резко вскочила, пошла, прихрамывая, по деревенской улице. У школы она опять присела. Одна мысль, что она сейчас войдет в свою пустую комнату, – одна эта мысль привела ее в ужас…

      Жара все еще не спадала. Кругом тишина и безлюдье – хоть вешайся.

      …И почему, почему ее никто не хочет понять? «К парням норовит»! Как не стыдно так выражаться, а еще старая женщина! А эта – Сенина мать? Зимой проходу не давала: «Уж вытяни ты моего-то, Надежда Михайловна. Отец на войне, ради отца прошу…» А теперь вот какие слова! А что она сделала председательнице? Смотрит на нее как на блаженненькую… И Настя – подружка, нечего сказать. Завела про белого бычка: работай в колхозе. А вот если у тебя мать у немцев?

      Невыносимая тоска и отчаянье сдавили ее сердце. Она поднялась, посмотрела на песчаную, зноем пышущую улицу и бесцельно, опустив голову, побрела по деревне.

      Глава двадцать четвертая

      Наденька еще издали услышала плач, а когда она, перепуганная, подбежала к крыльцу Пряслиных, увидела там целый выводок ребятишек. Грязные, со взъерошенными разномастными головами, они, как в непогодь, по-воробьиному жались друг к другу и горько и безутешно плакали.

      – Что же вы плачете? Вас кто-нибудь обидел? Лиза, где мама?

      – На по-ожне… – захлебываясь слезами, отвечала Лизка.

      – Так чего вы плачете?

      – Федюшка говорит, я хлеб съела… А я ни капельки не съела… И корова не доена… А они еще глупые… – кивнула Лизка на ребят, – не понимают, что война на свете и мамка на работе… – И Лизка еще пуще разрыдалась.

      Наденька беспомощно присела на корточки.

      Молча, расширенными глазами она смотрела на этого худенького, вздрагивающего от рыданий ребенка, который рассуждал, как взрослый человек, немало повидавший на своем веку. И, может быть, только сейчас, в эту самую минуту, когда война глянула на нее вот этими скорбными, страдающими глазами ребенка, Наденька почувствовала весь ужас и безмерность страданий и горя, которые принесла война.

      – Ну не надо, не надо, хорошие, – спохватившись, заговорила она. – Скоро мама придет…

      Но дети не унимались.

      Наденька в отчаянии оглянулась по сторонам и вдруг выпрямилась, топнула ногой:

      – А ну, перестать плакать!

      Ребятишки, всхлипывая, изумленно уставились на нее.

      – И чего вы разревелись? Ты-то, Лиза, ай-яй-яй! Пионерка еще! И не стыдно тебе? Это ведь этакой коротыге да этому сердитому