Твоя капля крови. Ина Голдин

кивнул, с увлечением разделывая жареного кролика.

      – Как у нас дела? – прямо спросил Стефан.

      Корда взглянул искоса.

      – Не так плохо, как может показаться. Но я предупредил князя, что неразумно будет пытаться проплатить мировую революцию.

      – Так я и думал…

      – Полагаю, его светлость заговорит с тобой об этом сам. А нет – тогда и я не смогу многого тебе сказать. Я не вправе обсуждать завещание без разрешения князя.

      – Завещание? – Стефан невольно бросил взгляд на отца. Тот выглядел вполне здоровым… но все-таки зря они выдумали историю с болезнью, не хватало еще накликать…

      Корда попытался его успокоить:

      – Если я правильно понимаю, князь желает сейчас распорядиться большими деньгами. Для этого он и приводит дела в порядок…

      – Боюсь, если отец нацелился на мировую революцию, завещать ему будет нечего…

      Корда вздохнул, почесал переносицу.

      – Между нами, денежный вопрос представляется мне важнее того, где будут высаживаться легионы.

      Стан был прав, хотя тот же Вуйнович поморщится от мысли, что иногда ради свободы приходится побираться. Но серьезные разговоры этим вечером так и не заладились. После ужина отец снова попросил Юлию сыграть, и дом будто переместился в прошлое – безмятежное, колышущееся, как тюлевая занавеска на ветру. И старый Белта глядел на Юлию будто из-за этой занавески, взглядом мечтательным и слепым, как если бы на ее месте он видел другую. Но Катажина не умела играть на клавесине, она и близко к нему не подходила.

      Юлия не пела больше грустных баллад, одну за одной она отстукивала на клавишах веселые мелодии и сама раскраснелась и развеселилась. Танцев не устроили только потому, что дам не хватало, и даже Вдове вальсировать было несподручно – в мужском-то платье…

      Марек в общей суете ускользнул наверх – собираться в дорогу. Когда Стефан поднялся в его комнату, слуга развешивал отчищенный и отглаженный дорожный костюм. Самый простой, из плотной ткани, которая выдержит любое путешествие, – но со щегольским жилетом под курткой и кружевным платком, чтоб повязать на шею. В такой одежде Марека легко будет спутать с любым курьером из чезарского торгового дома. Весь багаж брата уместился в двух седельных сумках.

      Новая, совсем неизвестная жизнь была, как видно, брату по вкусу. Если Стефан даже во времена бурной дружбы с цесарем свое положение в Остланде воспринимал только как временное и все равно неосознанно ждал окончания ссылки – Марек в свое изгнание нырнул с головой; для старого дома и отца с братом там оставалось не так уж много места. Стефан думал теперь с досадой, что они не успели как следует ни о чем поговорить, чтоб хоть как-то заполнить странную пустоту, которая теперь их разделяла. Он стоял в дверном проеме и наблюдал за братом – как тот, увлеченно насвистывая и мешая слугам, проверяет, всё ли те положили в сумки. Ему вспомнилась их дурацкая детская игра, когда открывали наугад любую книжку и вслепую отмечали пальцами строчку, спрашивая: «Что у меня есть? Что у меня будет?» Вот и Марек сейчас как та книга: