Твоя капля крови. Ина Голдин

хуже. Плита была повернута на запад – а не на восток, как нужно, и сама могила завалена камнями. Будто те, кто хоронил, боялись, что покойный может встать… Князь Белта обошел плиту, чтоб разглядеть надпись, но то ли буквы стерлись… то ли их стерли нарочно, чтоб мертвец не узнал себя и не помнил, к кому идти.

      Не нужно читать старые книги, чтоб знать, кто здесь лежит. В отличие от Беаты, этого покойника не донесли до перекрестья дорог, но Стефан был уверен: ему наверняка проткнули сердце колом.

      У перевернутой плиты лежал чуть увядший букет ландышей. И глуховатая мелодия по-прежнему неслась ниоткуда.

      – Стефко! Я тебя везде ищу, ты как под землю сгинул! – Марек выглядел сердитым и растерянным.

      – Не под землю, всего лишь за стену…

      – Что ты там искал?

      – Просто, – сказал Стефан, – прогуливался.

      – Или опять с Войцеховским встречался? Ему здесь самое место…

      – Нет… Послушай, а ты не знаешь, почему склеп Стацинских здесь, а не в Волчьей Воле? Или это какие-то другие Стацинские?

      Марек пожал плечами:

      – Так ведь, кажется, они жили здесь раньше… Спроси лучше у отца или у генерала, он их хорошо знал. Стефко, постой. – Брат ухватил его за рукав. – Я хотел сказать тебе… Я завтра уезжаю.

      – Завтра? – Он остановился. Могилы забылись, поединок – тоже. – Завтра? Да ты же только приехал!

      Марек опустил голову.

      – Если то, что ты сказал, подтвердится… Если цесарь действительно договорится с Чезарией – мы рискуем потерять все оружие. Нам просто не дадут его вывезти – и что тогда? Вилами драться будем? Мне надо ехать.

      – Постой-ка. Ты собрался теперь выкупать оружие? И везти его в Бялу Гуру?

      – Этим занимаюсь не только я.

      – Да вы точно обезумели! Вас задержат на первой же заставе!

      – Хватит, Стефан. Мне уже не восемнадцать!

      Они вышли за ворота кладбища. Их с братом лошади стояли у коновязи, лениво помахивая хвостами.

      – Постой. – Стефан понизил голос. Мертвые не подслушивают, а вот живые… – Ты хоть понимаешь, что вы обречены? Что это ваше восстание…

      Он осекся, глядя на брата. У того глаза стали совсем темными, лицо – закрытое, как на ключ. Он фанатик, а фанатики ничего не понимают. Им не докажешь.

      – Я думал, – сказал брат, чеканя слова, – это наше восстание, Стефан.

      – Будь добр, не кричи на всю площадь. – Он отвязал коня, хотел вскочить в седло, но опять забыл о ране. – Ах ты, пес… – Согнулся, часто задышал, пережидая боль.

      Марек хотел помочь ему, но Стефан высвободился и сам худо-бедно взобрался в седло. Выехали они из города молча; за спинами светло, звонко загудели колокола.

      – Отца пожалей, – сказал он Мареку, когда они свернули на дорогу, ведущую в имение. – Больше тебе некого послать? Ты вроде бы командуешь легионами…

      – Ты не знаешь этих людей, Стефан. Если они имеют дело с одним человеком, они не станут даже