Твоя капля крови. Ина Голдин

и не арестовали. Будто и забыли о том, что он воевал. Может, это была необъяснимая милость цесарины, которую та неожиданно обрушивала на своих подданых – и тех, кого ими считала. У князя Белты отобрали дворец в столице и обоих сыновей и, видимо, посчитали, что этого достаточно.

      – Матерь с тобой, Стефко, не смотри на меня так, – сказал отец, поднимаясь. – Я не помолодел за семь лет и знаю это без тебя.

      Стефан потупился.

      – Отец, – начал он осторожно, – вы уверены, что хотите сделать наследником именно меня?

      – А что же должно мне помешать? – спросил тот нарочито ровным тоном. В детстве они такого тона боялись.

      – Ни одна церковь не признает ваш брак с… с Беатой, если узнает о ее происхождении. Поэтому вашим законным наследником выходит Марек…

      – Я венчался с Беатой в храме. И что-то не помню, чтоб икона Матушки кривилась или плакала, когда над нами читали молитву.

      – Но…

      – Стефко, следи за языком! Ты, во имя всех святых, говоришь о собственной матери!

      – Простите.

      Старый Белта устало подпер голову рукой. В бледном предполуденном свете, проникавшем в кабинет, он казался старше обычного.

      Стефан сказал все-таки:

      – Вы же понимаете, почему я спросил об этом. У Марека наверняка уже есть дети, а со временем появятся и те, о которых он будет знать…

      – Марек… – начал отец и прервался, и в этой паузе Стефан отчетливо услышал «не жилец». – Ты мой первенец, Стефан. Я не понимаю, зачем здесь вообще разговоры

      Старый Белта открыл выставленную на стол шкатулку с документами, нажал на потайной рычаг.

      – Здесь все бумаги. Я хочу, чтоб ты посмотрел их вместе с Кордой.

      Стефан удивился: вроде у отца были собственные стряпчие.

      – Некоторые дела лучше доверять тем, кто здесь не задержится.

      – Вы желаете, чтоб я решил, стоит ли тратить деньги на корабли?

      Отец не показался удивленным.

      – Вам и так пришлось слишком много решать за нас. Но ты имеешь право сказать «нет».

      Взгляд черных отцовских глаз был таким же четким и неумолимым, как и прежде.

      – Я понимаю.

      Прежде Стефан обрадовался бы, узнав, что отец на последние деньги решил помогать восстанию.

      Отрадно сознавать, что люди все-таки взрослеют.

      «Он умирает, – подумал Стефан. – Умирает и потому решил раздать последние долги. Мне, Мареку, Бялой Гуре. Так зовут родственников к сундуку с семейными реликвиями – доставить каждому последнюю радость, чтоб поминали покойного добрым словом».

      Стефан передернул плечами от холодной, пронизывающей жути – той, что заставляла его ребенком вскакивать среди ночи, сознавая беспомощно, что его близкие смертны.

      Его обида на отца, невысказанная вина – все опиралось на сознание, что отец вечен.

      А теперь – после писем – и обид нет, только новая вина и глухая благодарность, ноющая, как старая рана. И как ее высказать?

      – Завтра поедешь