Твоя капля крови. Ина Голдин

Цецилии.

      – Я не знаю, что он делает. – Марек помрачнел. – Нам нужны эти корабли, но я не хочу, чтоб он вот так разбазаривал твое наследство.

      – Какое наследство?

      – Семейное. Даже если отец и захочет что-то оставить мне, не слишком удобно завещать деньги мертвецу…

      – Не удобнее, чем бастарду, – заметил Стефан.

      Марек приподнялся в кресле.

      – Не смей. Не смей вот этого, слышишь?

      – Ты же сам знаешь…

      – Не знаю и знать не хочу. – Брат покраснел от злости.

      Стефан даже растерялся.

      – Ну хорошо, Матерь с тобой, не кипятись… Но уж о моем наследстве беспокоиться не надо. Мне неплохо платят на цесарской службе…

      – А когда тебя уволят с этой службы и лишат привилегий? – Голос у брата стал жестким.

      – Что ж, я не думаю, что на Ссыльных хуторах буду сильно нуждаться. Говорят, там ведут довольно простую жизнь…

      Марек уронил голову на руки.

      – С тобой невозможно говорить серьезно, Стефко!

      – Ну не о деньгах же, – сказал Белта. Он шагнул к Мареку, на секунду прижал его голову к животу, погладил по макушке, отпустил. Собрался было уйти, но брат сказал резко:

      – Постой. Теперь я тебя спрошу. Что со Стацинским?

      – А что с ним? – Стефан изобразил равнодушие, хоть и знал, что брат на это не купится. – Ему стало стыдно, и он удрал. Я надеюсь, что стыдится он оскорбления, а не того, что проиграл дуэль, но с этими юнцами никогда не знаешь…

      – Он едва не убил тебя, – устало сказал Марек. – Я еще не видел, чтоб кто-то дрался с тобой – так.

      – Но ведь не убил, – медленно проговорил Стефан и сел наконец сам – на диванный валик.

      Что, больно, князь? Готов поспорить, что да…

      Он будто и не желал смерти Стефана. Просто хотел проверить догадку…

      Кто-то въехал во двор, из-за окна донесся стук копыт и чуть спустя – звучный голос пана Ольховского, призывающий конюшего.

      На лестнице Стефан столкнулся с Юлией. Она сменила прическу после поездки в церковь, уложила тяжелую косу вокруг головы и стала похожа на старинную мраморную статую: такая же стать – и такая же хрупкость. Стефан подумал, что душа у него, наверное, никогда не перестанет замирать, при виде ее – останавливаться, с ходу налетев на ее красоту, на эти огромные серые глаза.

      – Вы бы отдохнули, Стефан, – сказала она с легкой досадой. – Что за суета… Вот так раненые пошли, один попросту сбежал, и другому не сидится…

      – Я отдохнул во время мессы, – признался Стефан. – Надеюсь, добрый отец не счел это за неуважение.

      – Я молилась за вас, – сказала Юлия, и он будто вернулся на десять лет назад. – У нас, женщин, незавидная участь. Вы делаете глупости, подвергаете себя опасности – а нам остается лишь молиться.

      Стефан не мог смотреть ей в глаза и уставился на перила лестницы; на ее руку с тонкими пальцами и покрасневшими, будто от холода, костяшками. На ее обручальное кольцо…

      «Зачем ты просил прощения