Магические очки. Иван Штевен

вражеское семя! Постой, я разделаюсь с вами!

      За угрозами последовало действие. Он размахнулся, ударил меня кулаком в голову, так сильно, что, по пословице, искры посыпались у меня из глаз, кровь хлынула из носу. Раздражённый Тумаков повторил удар по щеке, и чуть не выворотил мне челюсти. Я упал, а Сенанж, схватив Сашу за волосы, таскала её по полу. При этом падении девица взглянула на меня и, увидев распростёртым на полу, ужасно вскрикнула и снова лишилась памяти.

      Услышав голос Саши, я забыл про собственную опасность, не видел, что стою у дверей гроба; отчаяние воодушевило меня. Собрав последние силы, я схватил Тумакова за ногу, когда он наклонился душить меня, и повалил. Исполин, падая, задел головою шкаф; пол затрещал от тяжести, и он, как Челубей, занял своим телом большую часть горницы[3]. Тут я вскочил и, как падший Голиаф, был еще ужасен, то бросился к столу; на нем лежали фрак мой и кинжал, подарок богомолки. Кусок светлой стали блеснул в моей руке; луч надежды воскресил меня. Не теряя ни секунды, я схватил за плечо великана, прижал коленом ему грудь и приставил к горлу кинжал.

      – Ни с места!.. Или я проколю твою глотку! Лежи и не шевелись!

      Сенанж остолбенела; кинжал готовый поразить Тумакова, бесчувствие Саши, мое отчаяние, представили ей картину смерти.

      – Антоний! – вскричала она. – Антоша! Не погуби меня!

      – Чертёнок! – бормотал Тумаков. – Ты колешь мне горло; отпусти на покаянье душу!

      – Нет! Проколю на вылет, если пошевелишься!

      Хмель выскочил из головы его; он лежал, как связанный баран, и не смел дышать. Сенанж стояла на коленях с умоляющим видом; я обливался кровью, текущей из носа в рот. Саша пришла в чувство, и в безмолвии, в судорожном припадке, смотрела на окружающие предметы. Хозяйка первая получила возможность мыслить и действовать.

      – Антоний! – сказала она: – Ты торжествуешь! Прости меня! Требуй, возьми, что хочешь, и удались скорей отсюда!

      – А Саша?

      – Она останется здесь!..

      – Здесь? В жертву твоему бешенству?.. Нет!.. Скорей погибнем все!..

      – Умилосердись!..

      – Хорошо, окончим миролюбиво; принеси паспорт Саши, проводи нас, отопри калитку, и я всё забуду…

      – Ты требуешь невозможное!..

      – Невозможное? Так умри! – Я поднял кинжал; Тумаков испустил вопль…

      – Антоний, я на всё согласна. – Она бросилась в дверь, как сумасшедшая, и через несколько минут, принесла бумагу, большую простыню, сложила платье девицы. – Вот вам ее билет, одежда и годовое жалованье. – Она завязала узел. – Ступайте, я провожу вас. – Тумаков знаками одобрял поступки своей возлюбленной, а Саша всё ещё стояла в онемении. Сенанж, чтоб скорее избавиться от гостей, подскочила к девушке, надела на неё платок, шинельку, шляпку. – Ступай, неблагодарная девчонка. Если б ты знала, кого оскорбила! Но это кончено… Я проклинаю тебя!..

      – И я тоже, – повторил Тумаков.

      – Молчать!.. – прикрикнул я на него. – ИЛИ…»

      – Виноват, сударь! Язык-бо есть враг мой…

      – Это

3

Из трагедии Ломоносова: Одно несчастие Мамая сокрушает, Что сильный Челубей в крови лежит, Лежит – и поля часть велику покрывает.