Магические очки. Иван Штевен

получив кинжал, что через несколько часов он посрамит развратную женщину, защитит милую девицу, и послужит к моему спасению!

      Мы возвратились в небольшую комнату; у дивана стоял маленький круглый стол с двумя приборами.

      – Теперь, любезный Антоний, – сказала Сенанж, – отужинаем вместе, и за рюмкою вина сблизим наше знакомство.

      Сенанж уместилась на диване, сама придвинула мне кресла, и мы принялись за ужин. Хозяйка часто наполняла рюмки. Вино, разгорячив воображение, возвратило мне весёлость; я смело пустился в разговоры, но шутки и двусмысленные слова большей частью относились к Саше.

      – Надо признаться, сударыня, вы имеете удивительную горничную; я не ждал у крыльца и одной минуты; кажется, она хотела ускорить моё счастье.

      – Правда, она исполнительна, только немного простовата и ветрена. Вот видите ли? Можно ли так зевать? Приборы надо переменить, а она смотрит и слушает, будто что-то понимает.

      Саша точно стояла в задумчивости, но, услышав выговор, поспешила поправить ошибку; она, схватив тарелки, одною задела меня по виску, а другую уронила на пол.

      – Глупая тварь! – вскричала Сенанж. – Ты ушибла гостя! – Она вскочила, и я успел удержать руку, поднятую для поражения красавицы.

      – Сударыня, успокойтесь! Я не чувствую боли! Это одна нечаянность, и может случиться со всяким, – простите ради меня!

      – Она не стоит того, и часто делает подобные шалости; но вам нельзя отказать. Благодари г-на живописца за милость. – Саша потупила голову; две крупные слезы выкатились из прелестных голубых глаз её; она молчала. – Ты верно онемела? Куда девалось проворство языка? Видите, сударь, ваша похвала не у места: она дура, повеса…

      Чтобы прервать вспыльчивость хозяйки и защитить бедную девушку, я сделал удачный оборот и, наливая рюмку, сказал:

      – Извините! Я теперь ничего не вижу и не слышу, кроме вас.

      Сенанж улыбнулась, раскрыла ротик до ушей, выставила два ряда черных зубов, за учтивость дала мне ногою толчок, и чуть не оцарапала мне кожи; я не остался в накладе и заплатил ей тою же монетою. Подстольные наши забавы дали время оправиться задумчивой Саше; она вышла и бросила на меня взор, выражающий, что рассеянность её происходит от причины вовсе не понятной её госпоже.

      – Антоний! Как мне приятна твоя весёлость; она приводит мне на память счастливое время первых дней замужества! Покойник (царство ему небесное), точно так же сиживал напротив меня, как ты – нельзя о том вспомнить, чтоб не рассмеяться и вместе с тем не заплакать о потерянном! – Тут она бросила в меня шарик из хлеба, я сделал то же.

      – Шалун! Бросать хлеб грешно! За такую вину ты должен меня поцеловать! – И, не дождавшись начала, схватила меня за уши; чтоб не оставаться без дела, я сделал то же самое – толстое красное ухо Сенанж находилось в моей руке.

      Внезапное «ах!» и стук прервали восторги лицемерки; она вздрогнула так неловко, что диван под ней затрещал.

      Это была Саша; она несла блюдо с пирожными.