Пластуны. Золото Плевны. Золото Сербии. Николай Зайцев

Мысли беспорядочно крутились в голове, и, кажется, я говорил их вслух.

      Я не боец, возможно, пластун здесь только из-за меня. Что делать? И стреляться поздно. Не по чести как-то. Казак подумает, что поручик трус. И нет никакой доблести в артиллерии – все там такие. Не посрамлю! Время ушло безвозвратно. Потерял я шанс выйти с честью из игры. Наверное, в пещере тоже было поздно. Что же я не погиб во время боя? Теперь такие трудности создаю.

      – Что же мне делать, Николай Иванович?

      – Хлебни. – Пластун снова протянул баклажку.

      Я послушно отхлебнул. Плохая местная водка раке, рака, арака, или как там ее, и на этот раз помогла. Противный вкус заставил поморщиться, но мысли, хоть со скрипом, побежали быстрее.

      Нам же угрожает реальная опасность. Гибель! Сам же дал понять, что дикие черкесы от нас не отстанут, будут преследовать до последнего. Я знал чужую жестокость не понаслышке. Страх легким крылом коснулся чего-то внутри. Сжалось и расслабилось.

      А чего, собственно, бояться? Смерти? Так жизнь наша в руках Божьих, и не один волос не упадет с головы моей без Его позволения.

      Безвестности? Правда все равно воссияет. Через год или столетие. Потомкам не за что будет нас стыдиться.

      Нужно только Миколу слушать.

      Микола вытащит.

      Микола знает, что делать. Скажет порешить себя, так пущу пулю без раздумий.

      Ну что улыбается? Что за беззаботность? Нипочем, что ли, невзгоды, и страха не ведает?

      Взгляните на него, кабы не пшеничные усы – турок, да и только. Ему даже катание в тылу у неприятеля нравится, принимает как забаву, тупя остроту действительности. Бесшабашный. Уверенный. Казаку же все было нипочем: черкесы, турки, разбитая арба, медленно едущая по ухабам дороги вглубь страны неприятеля – не удивился бы, если бы сосед запел.

      Вся моя жизнь зависела от Бога, Миколы, болгарских крестьян, их жен, от кого угодно, только не от меня.

      Каверзный вопрос завертелся на языке, но вместо него спросил:

      – А болгары, те, что нас везут. Как ты с ними договорился?

      – Да как в сказке!

      – В сказке? – переспросил я, холодея и поджимаясь.

      – Да не чурайся ты. Я слово волшебное знаю! – усмехнулся пластун, развернул сверток, достал пупырчатой мокрой брынзы, сунул мне кусок, который сразу застрял во рту. – Ешь!

      – Не могу! Не глотается!

      – А раке на что?

      – Слово. Дай угадаю: золото? – прохрипел я, давясь кислой слюной. Золото – да, самое волшебное слово, любые двери открывает, тебе всегда рады и везде принимают в гости, ты обрастаешь друзьями, женщинами. И всем нужно только одно: золото. Даже тем же горным дикарям оно нужно!

      – Нет, Ваня.

      – Нет? – Из глаза брызнула самопроизвольно слеза, стоило колесу подпрыгнуть на камне – спина новой боли совсем не терпела. – Что за слово тогда? – уже тише спросил я. Камнями, что ли, заплатил? Изумруд, может?

      – Тодор – Федор по-нашему.

      Микола перестал жевать. Лицо его несколько вытянулось. Казалось, он к чему-то прислушивается.

      – Тодор? –