Пластуны. Золото Плевны. Золото Сербии. Николай Зайцев

солнце. Туман в плавнях и в горах, там, где не понятно, туман это или облако.

      Осенние и весенние туманы. Зимний туман, когда престаешь понимать, где небо, а где снег. Туман, в котором тонут все звуки, а собственную руку можно рассмотреть только возле носа. Только такого, как здесь, я не видел и ни от кого не слышал, что такой бывает.

      Во-первых, он не сырой, а во-вторых, пахнет хорошо, почти как в церкви.

      Впереди еще проход, и зал еще больше. Здесь тумана нет, а по всему полу свечи горят. Толстые, высокие, тоненькие, чуть коптящие огарочки. Палеными свечами не пахнет, а наоборот, воздух, как после грозы.

      Конца этой пещере не видно. Хотя какая это пещера, ни потолка, ни стен. Как бы мне здесь не потеряться. Пропадет мой граф без меня. Правильно Прохор говорил, как дитя малое. При войске, при своих пушках он бравый поручик, а здесь до следующего вечера не доживет.

      – Будь здоров, казаче.

      В сторонке сидел старик с длинной белой бородой, то ли в длинной серой рубахе, то ли балахоне вроде церковных. Как я его не заметил, ведь почти прошел мимо.

      – Спаси Христос. Здравствуйте и вам, дедушка.

      – Иди посиди со мной. Вот угостить мне тебя нечем.

      – Спасибо, диду, не голоден я. У меня тоже ничего для вас нема. Но если подождете, сбегаю, в торбе трошки вяленого мяса есть.

      – Оставь для себя, ты мне лучше помоги. Затуши вон ту свечку, по правую руку.

      Справа горела синим огнем приличных таких размеров белая как снег свеча. Воск медленно скатывался по стволу.

      – Эту?

      Старик кивнул.

      Двумя пальцами сжал фитиль и огня не почувствовал.

      – Вот и отмучился друг твой Сашко Гулый. Чистая душа. А как на дудочке-жалейке играл, у меня некоторые свечи белее становились.

      – Кто вы, диду? – испугался я. – Почему Сашко только отмучился? Его засадный черкес со скалы подстрелил, прямо в голову, я сам видел.

      Голос старика стал строгим.

      – Стоит ли тебе отвечать, и вопрос не один.

      – Простите, дедушка, если обидел ненароком вас глупый казак.

      – Повинную голову меч не сечет. Соскучился я, давно с живой душой не разговаривал. Смотритель я. За жизнями. Хочешь, твою жизнь покажу?

      В его руке появилась толстая свеча с веселым огоньком.

      – А вот жизнь дружка твоего – графа.

      В другой руке изогнутая свеча, с мизинец толщиной, белая с одной стороны, серая с другой, желтый огонек метался, как под ветром.

      – Хочешь, я у него половину отниму и тебе добавлю? Не спеши, подумай, а я тебе про Сашка расскажу. Не убила его черкесская пуля, подобрали раненого его черкесы. Когда в себя приходил, огнем жгли, про монеты золотые услышать хотели. У кого? Куда тот спрятался. Торопились сильно, а он все в беспамятство впадал. Плохо умирал. Так ничего не открыл им.

      – Тело где его?

      – Над телами у меня власти нет. Так что, подумал, добавить жизни?

      – Если вам так просто нашими жизнями распоряжаться, так отрежьте у меня половину, разделите на три