Улан Далай. Наталья Илишкина

поправил пояс, отряхнул штаны и быстрым шагом направился к вокзальному крыльцу.

      Впервые попал Чагдар внутрь такого большого здания. Может, ощущение огромности создавалось пустотой помещения и белизной стен, да еще и люстра под потолком била в глаза десятком электрических ламп – Чагдар поневоле зажмурился. Дверь за ним захлопнулась, и пустая зала откликнулась многоголосым эхом.

      Сбоку от окошка с надписью «Касса» стоял Петро и махал рукой.

      – Давай сюды! Ты чего один-то? Батя совсем занемог?

      – Занемог.

      – Беда! А дохтур-то того… лыка не вяжет. Ну, заходи, не робей!

      Петро потянул на себя тяжелую деревянную дверь с надписью «Начальник станции» и толкнул за порог Чагдара.

      Света в кабинете было меньше, чем в зале: одна лампочка горела под потолочным абажуром, да зеленая лампа на большом, покрытом сукном столе плавала в плотном облаке табачного дыма.

      Эх, яблочко,

      разлюли-люлю,

      подходи ко мне, буржуй,

      глазик выколю! —

      выводил чей-то разухабистый, размазанный, похожий на собачий брех голос под звуки поскуливающей балалайки.

      Глазик выколю,

      другой останется,

      чтобы знал, дерьмо,

      кому кланяться!

      Табак тут курили хороший, фабричный. А еще пробивался запах казенной водки, жареной свинины и каких-то дурманящих цветов. На месте начальника станции сидел Харти Кануков в расстегнутом казачьем мундире с красными погонами, возил вилкой по тарелке, целясь в кружок колбасы.

      Я на Волге делов

      понаделаю,

      не забудет матроса

      сволочь белая!

      Справа от Канукова, положив кудрявую голову на руку, уткнулся лицом в сукно человек в полосатом штатском пиджаке. Другая рука держала пустой тонкостенный стакан с золотыми вензелями. Слева двое матросов в тельняшках подпирали широкими спинами подоконник зарешеченного окна. У одного в руках была балалайка. Он-то и потешал собравшихся частушками.

      Эх, яблочко

      огородное,

      прижимай казаков —

      все народное!

      А напротив начальственного кресла к столу был придвинут узенький диванчик на высоких гнутых ножках, и на нем полулежала женщина – это судя по вздымающейся под белой черкеской груди и задравшейся выше колен черной юбке женщина. Но вот жесткое лицо с заостренным носом и втянутыми щеками, да и волосы, стриженные по-крестьянски скобкой, говорили за мужчину. Видно, это и была Маруська. Держа на отлете папиросу и откинув голову на спинку диванчика, она задумчиво смотрела в потолок. Грязные тарелки на столе были полны окурков, у массивной ножки выстроилась батарея пустых бутылок. На вошедшего Чагдара никто внимания не обратил, и он стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь обнаружить свое присутствие.

      Эх, яблочко,

      да неспелое,

      а я девку хочу,

      да чтоб дебелую!

      Матрос резко оборвал частушку и пошатываясь, встал.

      – Пройдусь до кухни, еще жратвы