Твоя жестокая любовь. Юлия Гауф

что ты не алкоголичка, с такими-то генами…

      – Не смей! – прошипела, подскочив ко мне вплотную, руку занесла, как для удара, для пощечины, и я жду ее. Пусть ударит, пусть врежет мне, хоть так почувствую ее прикосновение, на котором помешался, как конченый псих. – Не смей, слышишь?

      Слышу.

      Я под гипнозом, я в нирване-чистилище когда Вера близко. Вдыхаю ее чертов аромат восточных цветов, и кроет с новой силой.

      Я гребаный маньяк, я точно проклят.

      И я ее хочу.

      – Кофе, – хрипло выбрал, вспомнив ее вопрос. Кажется, я успел наговорить еще что-то, забыв о планах быть с ней милым, чтобы ударить побольнее. – Не обижайся, Вера, характер у меня дерьмовый.

      – Это ты дерьмовый! А я, было, подумала, что ты изменился, наивная.

      – Люди не меняются, – рассмеялся ее искреннему возмущению, – запомни это. Что выросло, то выросло, а все изменения чаще всего – притворство. Зазубри эту истину, и жить станет намного проще.

      Не поверила, Вера даже не слушает меня. Открыла банку растворимого кофе, поставила передо мной, и также громко, выплескивая кипяток, опустила чашку.

      – Кофе, сахар, угощайся. И уходи, у меня не ночлежка. Не понимаю, зачем ты явился!

      – А ты гостеприимная. Ладно, я же извинился…

      – Ты не извинился! – поправила Вера, успокаиваясь. Села напротив, барабанит пальцами по столу нервно. Сжать бы ее пальцы в ладони так, чтобы больно стало обоим.

      Какого хрена я один должен париться?

      – Извини.

      – Не извиню.

      – Как хочешь. А пришел я… не знаю, гулял, решил навестить дом, в котором вырос. Я и не знал, что встречу такой прием.

      – Ты бы встретил другой прием, поведи себя по-другому, Влад. Сам виноват.

      – Дьявол, какая ты злопамятная, – Вера меня раздражает даже больше, чем это мерзкое пойло, которым пришлось давиться. – С таким характером, как у тебя, думаю, мы не сработаемся.

      – Так уволь меня, я готова, Влад. Ты ведь знаешь, что я не горю желанием идти завтра к тебе, и прислуживать. Мне неуютно с тобой, я тебя… боюсь. Хочешь, я напишу расписку, и буду возвращать тебе деньги частями? Буду переводить их тебе на карту, могу с процентами возвращать, и мы больше не увидимся.

      Вера хочет этого. В глазах надежда, она и не скрывает, что видеть меня не желает. Говорит все как есть – то, о чем думает, и предложение ее разумно. Вот только нахер мне эти деньги? И нахер мне сама Вера, которая будет сидеть за дверью пять дней в неделю?

      Я ее не выношу с самого раннего детства.

      Я хочу Веру. Мечтаю сжать так сильно, как только возможно, почувствовать ее голую под собой, и вбиваться в нее членом осатанело, пока не отпустит.

      Не могу прикоснуться к ней – кожа ядовита, кажется, ожог будет, если дотронусь.

      Вера убила мою сестру, разрушила семью, и до сих пор плетет свою паутину.

      Сука.

      – Завтра в восемь, не опаздывай. Решений я не меняю, – заставил себя допить эту мерзость, которую Вера называет